— Ага. — Морд скалился из дисплея. — Вот так-то вот, толстомясый. Назад к чертежной доске.
Сова кивнул, но в его мозгу уже начиналась любопытная перемена, требуемая для перехода от перспективы нападающего к перспективе защитника. Он уже целый год строил то, что, как он надеялся, должно было стать непроницаемым набором щитов, ловушек, тупиков и брандмауэров, рассчитанным на недопущение в его личную компьютерную систему даже чего-то столь могучего, как Невод в его полной рабочей кондиции.
И теперь Сова проиграл. Он попросту доказал, что по крайней мере один индивид в Солнечной системе по имени Свами Савачарья может организовать внешнюю атаку, способную пробурить и низвергнуть лучшую компьютерную оборону того же самого Свами Савачарьи. Он только что в буквальном смысле нанес поражение самому себе.
— Если только вы не считаете, — добавил Морд, — что с этой системой в таком ее виде вы в достаточной безопасности. Если вы не возомнили, что никому, кроме вас, ничего подобного провернуть не удастся. Короче, если у вашей самонадеянности границы имеются.
— Поймите, Морд, — мягко отозвался Сова, — уже нет времени подстегивать. Тем более, что такое подстегивание и не требуется. У меня есть достаточно побудительных причин работать над моей обороной, и я буду над ней работать. Но прежде всего мне нужна поддержка. Присоединяйтесь, если желаете.
Предложение было искренним. Сова приветствовал бы компанию Морда. Он встал из кресла и направился вдоль по Совиной Пещере в ее «обеденный» конец с расположенной там кухней — тщательно продуманной и роскошно обставленной. Эта кухня была славно оснащена блоками дисплеев, на любом из которых при желании мог появиться Морд.
Морд, разумеется, точно так же неспособен был есть, как Сова — сносить его оскорбления от любого человека. Морд же человеком не являлся. Человеком являлся его создатель Мордекай Перельман, но он умер более двадцати лет тому назад. Его труп был кремирован, а прах, согласно его завещанию, отправлен на Солнце.
Перельман занимался ранней разработкой Факсов, экспертных систем, которые имитировали людей и выполняли многие из их более простых функций. Можно было купить себе все, что угодно — от Факса первого уровня, который мог лишь отвечать на простейшие вопросы о вас — например, сообщать ваше имя и фамилию, — до Факса пятого уровня, который мог вполне сносно поддерживать разговор от вашего имени, а также понимать, когда затронутая тема превышает его компетенцию, и звать на помощь.
Перельману всего этого было недостаточно. Он был чудаком, аутсайдером, который ни с кем не соглашался на предмет того, как делать имитации. Для всех остальных Факс представлял собой лишь свод логических законов и нервную сеть, которые позволяли компьютеру имитировать образ мыслей и отклики конкретного человеческого существа.
В корне неверный подход, заявлял Мордекай Перельман. Все это чушь. Человек — вовсе не свод логических законов. На самом деле человек — смесь мыслей, работы желез внутренней секреции и общего беспорядка. То, что происходит на подсознательном уровне конкретной персоны, куда важнее любого просчитанного утверждения сознательного разума типа «А означает Б». Добрую половину нашего времени мы проводим, пытаясь пристойным образом выбраться из тех жутких луж, в которые нас сажают наши железы.
Мнение Перельмана проигнорировали. Существовала насущная потребность в простых Факсах — таких, чьи отклики на данную конкретную ситуацию всегда оставались бы одними и теми же. Никому не хотелось получить Факса с перепадами настроения, различными пристрастиями, приступами бешеной активности или хандры.
Никому, кроме Мордекая Перельмана. Убежденный в своей правоте, он вознамерился произвести на свет собственный вариант Факса. Продвинув работу до такой точки, откуда ее уже попросту некуда было двигать, пламенный ученый выдал последнее доказательство веры в собственные идеалы: он сконструировал Факса, который имитировал мировоззрение, интеллектуальную базу и инстинктивные реакции Мордекая Перельмана. При этом он не стал утверждать, что находящаяся внутри компьютера структура является Факсом. Это было что-то новое. Это был Морд. А появлявшееся на дисплеях изображение принадлежало Мордекаю Перельману, каким он был в пору создания своего детища.
Сова обнаружил Морда таящимся в компьютерной системе на Церере. То, что он увидел, его заинтриговало, и он запросил себе отдельную копию. Морд тут же выдал ответ: «Никакого клонирования. Сами-то вы хотите, чтобы вас клонировали?» Однако Морд пожелал заключить сделку: он согласится на перенос в систему Совы с одновременным стиранием его на Церере в обмен на определенные гарантии. Всем, чего хотел Морд, оказался ввод данных со всей системы с постоянным доступом к подаче новостей.
Сова подумал и согласился. Во-первых, Мордекай Перельман прожил всю Великую войну во взрослом возрасте, будучи при этом человеком любопытным и наблюдательным. Поэтому Морд должен был оказаться подлинной сокровищницей информации о тех временах при том, что по поводу войны еще следовало много чего открыть — в особенности, по поводу утраченного оружия. В Совиной Пещере хранилась уникальная коллекция, но Сове всегда хотелось большего. С одной стороны, знаменитый Кладезь, полный список оружия Пояса, разработанного и намеренно уничтоженного, вполне мог быть просто легендой. Такой же легендой могло быть и «абсолютное оружие», неустановленное устройство, которое, как утверждали послевоенные источники, могло сделать всю Солнечную систему «темнее дня», какой бы противоречивый смысл в эту фразу ни вкладывался. С другой стороны, эти вещи вполне могли быть реальны. Столь много самого невероятного оружия Великой войны оказалось весьма далеко от воображаемого.
Сова дрейфовал по немалой длине Совиной Пещеры, наслаждаясь и любуясь всем ее содержимым. Не связанный имущественными ограничениями ганимедского интерьера, он сделал Пещеру в десять раз больше ее прежнего размера. Ее содержимое соответственно расширялось, чтобы заполнить все доступное пространство. Примерно то же самое, если верить Морду, происходило и с Совой.
Он двигался медленно. Аромат блюда под названием «олья подрида», что готовилось весь день, манил его, но Свами Савачарье не меньше хотелось смаковать и даже трогать предметы своей коллекции. Женщины для Совы никакой эстетической ценностью на обладали; то же самое и мужчины. Зато каждый предмет, уложенный в соответствующий футляр или висящий на стене, для подлинного знатока таил в себе странную красоту.
Здесь имелся редчайший коммуникационный маяк инфракрасного диапазона, разработанный на Палладе. Таких маяков теперь осталось всего четыре экземпляра. Рядом с ним находился подлинник маленького и древнего фон Нейманна, использовавшегося для первоначальных рудничных работ на троянских астероидах еще до того, как закон Фишеля и знаменитая Эпитафия — «Хитроумный суть тупой: нет мудрости в том, чтобы встраивать слишком много разума в самовоспроизводящийся аппарат» — стали общепризнанными догмами. Этот фон Нейманн теперь хранился в магнитном поле внутри специальной камеры под тройной закупоркой. Лишенный доступа к сырью, он был безопасен.
