Ладно, будем пока сидеть тихо, уповая на Господа. Полного спокойствия, правда, нет: по каналу, что соединяет меня с теми, оставленными на время телами, идет какая-то не вполне членораздельная – да и чего другого можно ожидать от нижних тел, – но во всяком случае не радостная информация. Там что-то происходит, хотя сами тела пока никакого серьезного ущерба не понесли, так что нет оснований бросать все и мчаться на помощь; пока – нет. Так что сейчас единственное, что нужно делать, – это молиться. За себя – и за того, в ком я сижу. И, для спокойствия, вспоминать о том, как жирная, черная земля отваливается от блестящего лемеха, – вспоминать и не забывать о том, что это дело – одно из немногих, в которых нарушение природной целости Земли расценивается как благо. Из немногих!»
Так рассуждал Пахарь, иеромонах Никодим, медленно и нелегко привыкая к своему очередному обиталищу и стараясь поменьше проявлять себя, ибо сейчас каждому из экипажа следует лишь наблюдать и пытаться выйти на источники информации о разыскиваемых людях, лишь потом настанет время действовать. Они, экипаж, сейчас – лишь очи Господни, ничто иное, и сила их сегодня – в зоркости и непредвзятости, видеть и знать надо то, что есть, а не чего хочется. Господи, дай сил!
4
«Что-то не так, – понял Гер. – В доме нет порядка. А это значит, что Вирга оказалась под угрозой».
Голос, раздавшийся только что за запертой дверью, не был Геру знаком. В этом он мог поручиться: и слуховая, и зрительная память у него, как опытного полицейского, были в полном порядке. Он помнил голоса всех, снимавших у Вирги комнаты, во всяком случае, в этом году, да и раньше тоже. Будь этот голос услышан им раньше хоть однажды, Гер, может быть, и не сразу смог бы назвать имя его обладателя, но, во всяком случае, определил этот голос как знакомый. И уж во всяком случае этот голос не принадлежал никому из тех шести человек, кого он сам проводил почти до обители Моимеда. Это был чужой голос, совершенно чужой, и уже по одному этому подозрительный.
В таком случае он мог принадлежать только кому-то из новых клиентов, съемщику, завербованному Виргой сегодня в городе. В этом не было бы ничего ни странного, ни опасного, если бы не одно обстоятельство: клиентам было строго-настрого запрещено – и это являлось одним из непременных условий соглашения – не то что впускать или не впускать кого-либо, но и вообще откликаться на стук, на чей угодно голос снаружи; только хозяйке принадлежало это право, исключительно ей. Конечно, если она попросила подойти к двери кого-то другого… Но это могло произойти разве что в случае, если бы она сама лишилась возможности передвигаться в доме, если бы ее разбил паралич, например (подумав так, Гер невольно покачал головой, сам того не замечая: нет, приключись с нею такое – он бы обязательно почувствовал, да и она в таком случае прежде всего сообщила бы о случившемся ему, ее коммик был в полном порядке, а уж у него и подавно). Не могла отойти от плиты, где что-нибудь выкипало или зажаривалось? Нет, тут же отверг он такую возможность, в эти часы Вирга никогда и ничего не готовит, у нее существует давно сложившийся распорядок, и она от него не отступает, помня, что если сделаешь хоть одну малую уступку, то потом только и останется, что шаг за шагом отступать с позиций полноправной хозяйки, пока не окажешься в положении безропотной прислужницы своих клиентов, а тогда можно дойти и до… Очень далеко можно дойти, одним словом. Нет, это было на Виргу совершенно не похоже.
А кроме того, думал Гер дальше, медленно направляясь к калитке, ничуть не укрываясь от возможного наблюдателя, напротив, давая понять, что ничуть не обеспокоен тем, как его встретили, и намерен продолжить поиски ночлега где-нибудь в другом месте, кроме того, голос, им услышанный, был достаточно характерным и легко поддавался анализу. Может быть, не будь Гер полицейским, он ничего подобного не подумал бы, но он был и давно уже прошел необходимый курс подготовки. Знал, следовательно, что каждый человек, разговаривая, тем самым предоставляет слушателю обильную информацию, и вовсе не содержанием сказанного, но голосом, манерой, интонациями – да всем на свете. Подобно тому, как физиономисту очень многое о наблюдаемом субъекте становится ясным при анализе органолептики, той микромимики, какая самим субъектом чаще всего никак не контролируется, так и акустологу при анализе голоса становится известным и понятным то, что говорящему, может быть, никак не хотелось бы обнародовать: характер, намерения, опыт… И, медленно затворяя за собой калитку, Гер уже знал, что человек по ту сторону двери был хорошо физически развитым мужчиной где-то на середине третьего десятка лет жизни, решительным, жестким, может быть, даже жестоким, уверенным в себе и (это тоже проявилось в обертонах резковатого баритона) рассчитывающим в случае осложнений на поддержку со стороны других таких же, как он. А это позволяло предположить, что в доме оказалась целая группа, и не просто с целью ночлега (в этом случае они уже просто спали бы), но для проведения каких-то действий. И люди эти не старались скрыть свое пребывание, а значит – были уверены в собственной безопасности, а кроме того, представляли опасность для всех, кто в чем-то попытался бы им помешать. Вывод был простым и однозначным: Вирга попала в переделку, а люди, занявшие ее дом, должны представлять серьезный интерес для полиции, во всяком случае Державной. Следовательно, нужно было как можно скорее поставить в известность о происходящем хотя бы свое начальство, в особенности учитывая, что сейчас в столице ведутся поиски и каких-то сбежавших, и других незаконно прибывших людей.
Это можно было бы сделать за считаные мгновения: взять да позвонить в дежурную сеть и официально доложить. Гер уже расстегнул было футляр коммика на поясе. Но в следующее мгновение вновь защелкнул кнопку.
Два соображения заставили его отказаться от этого замысла. Первое заключалось в том, что пока у него существовало лишь сильное подозрение, можно даже сказать – уверенность, но из фактов было только то, что его не впустили в дом, куда он привык входить беспрепятственно. «Ну и что? Твоя подружка решила отказать тебе от дома? – скажут ему ко всему привыкшие ребята из дежурки. – Но это еще не повод для вызова усиленного патруля, коллега. Какие у тебя факты? Никаких?» Так вот, сперва раздобудь хоть парочку убедительных, а потом уже гони сообщение. Так ответят ему; точно так же он и сам ответил бы, случись ему принять на дежурстве такое донесение. Действительно, факты нужны, нужны факты.
А второе соображение было даже важнее. Если там действительно окопалась какая-то серьезная шайка, то при появлении полицейских они способны принять самые крутые меры. Мокрети не испугаются. И, как чаще всего и бывает в таких случаях, первой жертвой окажется человек, находящийся к ним ближе прочих, возможный свидетель. Сейчас ближе всех к ним находится Вирга, и, значит, именно она пострадает первой. Вот этого Гер никак не желал, больше того – не мог допустить.
Это и определило план его действий.
Вход в дом контролируется. То же самое наверняка относится и к черному ходу, и к любому окну, даже не только первого этажа. То есть доступ в дом перекрыт. И тем не менее надо попасть внутрь – иначе не будет ни фактов, ни доклада, ни… ни вообще ничего.
