– Это очень интересно, Наташа. Как его фамилия? Кто он такой? С кем связан? Имеет отношение к Референдуму – Избранию?
– Не знаю, мама никогда его не называла. Я тоже просила ее не выходить. Но она не выдержала – очень хотела хотя бы посмотреть на вас. А вообще – больше не хочу говорить об этом. Теперь рассказывайте вы.
– Сейчас. Еще секунду. Может быть, у вас найдется стакан хотя бы воды?
Она встала и вышла. Я поднялся со стула. Подошел к фотографиям. Очень старым фотографиям; хотя нет, четверть века – это же так немного, по сути. Шел, словно упираясь, но что-то влекло меня. Может быть, Ольга; она смотрела со стены прямо мне в глаза, была серьезна – однако выражение лица было таким, что казалось – вот-вот она улыбнется. Можно было подумать, что ее развлекает создавшееся положение. Нет, я понимаю, разумеется, что снимок или даже портрет – всего лишь изображение; но все же… Все же. Может быть, мне все же убежать отсюда? Дочь не моя. Зато какие-то друзья – наверняка не по преферансу и не по совместным походам в филармонию. В этом я подсознательно был уже уверен. Значит, больше тут делать нечего. Однако ноги не хотели ступать к выходу. Я перевел взгляд на Константина. Удачливый соперник из давнего времени на этот раз смотрел угрюмо. Почему?
Я отвернулся от него. Включил ящик. Транслировался какой-то очередной процесс хапуг. Эти процессы начались еще при коммунистах, потом то затихали, то снова набирали обороты – в зависимости от того, чья стояла на дворе власть. Они были очень похожи один на другой. Но люди смотрели с немалым интересом.
Ну хорошо; раз есть друзья, причем надежные, то они позаботятся и о пристойном погребении, и обо всем прочем. Мне в этом стечении обстоятельств соваться со своей помощью, даже только денежной, не следует. Наоборот, лучше всего отойти от событий подальше, благо, и собственных дел столько, что за жизнь не переделаешь.
Но я так и не успел принять какое-либо решение, как Наталья вернулась с водой. Я стал жадно пить. Горло и на самом деле пересохло. Черт знает, отчего. Обстановка ведь не таила в себе сиюминутной опасности. Или тут все же был какай-то подвох? Никогда раньше я не реагировал так необычно на какие угодно неожиданности. Переведя дыхание и поставив стакан на стол, я спросил:
– Так о чем же мне рассказывать?
Она немного подумала.
– Ну хотя бы… Почему вы пришли так поздно?
Я пожал плечами, взглянув на часы:
– Мне кажется, вполне в пределах допустимого.
Она усмехнулась одним углом рта:
– Я не об этом.
Теперь и я сообразил.
– Не знаю… Наверное, потому что никто меня тут не ждал.
– Нет. Вас ждали.
– Простите. Не верю. Кто?
– Она. Мама.
– Меня?
– Кого же еще? И сейчас, и раньше. Дед перед смертью просил отдать вам бумаги – мама все последние дни в них копалась.
Бумаги деда. Гм. Ольга, кажется, о них говорила что-то. Но так и не успела объяснить. Ничего не успела.
– Какие бумаги?
– Не знаю. Не заглядывала. У каждого – свои бумаги: у нее, у меня, у деда покойного…
Бумаг при Ольге не было. Разве что под пальто? Прокол, прокол.
– Странно, – сказал я задумчиво. – Я знаю, кем был ваш дед; обычно после смерти таких, как он, бумаги изымаются бывшими коллегами. Почему же их на этот раз не забрали?
– Хотели. Они просто не нашли их.
– А вам известно, где они?
– У нас с мамой не было секретов друг от друга.
– Это приятно.
– Так что она ждала вас. – Наталья помолчала. – И может быть, не только она. Но и я.
Это не было похоже на кокетство. Но чем еще могло быть?
– Послушайте, Наталья… Наталья Константиновна, так?
– Как будто вы не знали!
– Если бы знал, меня сейчас здесь не было бы.
– А если не знали, – проговорила она, хмурясь, – тогда и вовсе непростительно. С опозданием на двадцать с лишним лет! А ведь она ждала, ждала…
– Между прочим, мой адрес был вашей матушке известен.
– Знаю. Но ей нужен был хоть какой-то намек, подобие сигнала. Вы забыли, каким она была гордым человеком?
Уж это я прекрасно помнил.
– Почему вы… почему не сделали этого? Не могли простить ей того, что она ошиблась? Вы сами никогда не ошибались?
– Больше, чем хотелось бы, – откровенно признался я.
– Вы разве не знали, что она порвала с ним… с моим отцом почти сразу после моего рождения?
– Откуда мне было знать? Когда вы родились, я был… (я попытался вспомнить) – ну да: в Австралии. Туда такие вести не доходили: это не Германия, не Америка, не Израиль. Да и что толку говорить об этом – сейчас, когда ее нет?
– Говорить никогда не поздно, – тихо, как бы про себя сказала она. – И все равно хорошо, что вы пришли. Что я вас увидела во плоти. Знаете, в этой семье вы со временем стали легендой; а теперь легенды больше не будет.
– Вам от этого легче?
– Не знаю, – пробормотала она. – Наверное, да.
Такой разговор, чувствовал я, никуда не может привести. Да и к чему мы могли прийти? У нас не было общих путей. Но все же – зачем-то я ведь шел сюда?
– Ладно, Наташа. Минувшего не отозвать. Поговорим о нынешнем. Как вы собираетесь жить? Как у вас с деньгами, и вообще?
Она повернула голову туда и сюда, как бы для того, чтобы заново увидеть обстановку.
– У меня все в порядке. Как видите.
– Денег хватает? – спросил я еще раз. – Надо ведь еще мать похоронить, это везде дорого, наверное, в Москве тоже.
Она пожала плечами:
– Денег, по-моему, никогда и никому не хватало. Но я уже привыкла жить на свои, как мама – на ее. Похоронами займутся друзья – за счет хозяйства, конечно, где она работала. Так что, пожалуйста, не предлагайте мне ничего. Пусть сохранится хоть что-то из легенды о рыцаре без страха и упрека.
Опять эти друзья. Да еще какое-то хозяйство. Судя по тому, что я только что успел услышать, – ветвь какой-то службы. Не исключено: работающей на нашу команду. Но похоже, что сейчас Наталья не намерена распространяться по этому поводу.
– Нет такого рыцаря, – сказал я, – и никогда не было. Поверьте мне. Все это – ваше молодое воображение. Заурядный человек, сбежавший в свое время от сложностей жизни…
На самом деле все обстояло не совсем так. Но знать это ей было совершенно ни к чему.
– Нет-нет, – сказала она. – Мне не нужна помощь.
– Вы работаете?
– Естественно.
– Где? Кем?
Она пожала плечами:
