В.: Ну что же, во всяком случае, мне теперь ясна ваша позиция. Вы понимаете, разумеется, что я никак не могу согласиться с вами в главном: в том, что Россия без такого рода перемен существовать не может. Может, я вас уверяю, и надеюсь, что жизнь вам это докажет достаточно скоро.
О.: Ну если вы полагаете, что для России просто существовать – достаточно достойная судьба, то…
В.: Не придирайтесь к словам. Я выразился неправильно.
О.: Вы выразились совершенно правильно. Россия сейчас не более, чем существует. И до возникновения фундаментальной идеи своего самоощущения только и сможет, что существовать. Это в лучшем случае. Или перестанет существовать, как единая Россия – в худшем. Вас устроил бы такой вариант?
В.: Ни в коей мере. Да и никого другого, я думаю.
О.: А вот тут вы ошибаетесь. Потому что в отсутствие фундаментальной идеи центром моего мышления – и, следовательно, всей жизни – является мое личное, ну пусть семейное, благополучие. А тогда уже все равно, достигается ли это благополучие в пределах великой страны, мировой державы – или княжества Тверского или Ярославского. Вы думаете, россиянин не способен усвоить образ мыслей обитателя Люксембурга? Не каждый, наверное, но очень многие».
Вот такие собеседования с тогдашними монархистами, еще немногочисленными и весьма наивными, происходили уже в начале века. И нельзя не признать, что при всей своей наивности обстановку люди эти оценивали в общем совершенно правильно. В отличие от тогдашних властей.
Хотя есть основания считать, как я уже упоминал, что и в кругах власти люди наиболее дальновидные начали уже об этом задумываться. Я имею в виду не тех, кто представлял власть, был, так сказать, фигурами на доске, но теми, кто эти фигуры передвигал. Люди, обладающие подлинной властью, чаще всего остаются в тени: это позволяет им не нести никакой ответственности перед историей. Чаще всего их ищут (и находят) на вторых ролях неподалеку от кормила власти; однако самых главных вообще не находят: они конспирируются куда успешнее, чем, скажем, профессиональные разведчики.
Таким вот образом.
Я аккуратно упрятал бумаги в конверт и честно вернул Наталье; не только потому, правда, что обещал: кроме прочего, мне не хотелось рисковать ночью на улице, если уж я решил оставить тут и кассеты.
– Большое спасибо, Наташа. Очень интересно. Теперь вернемся к моей просьбе. Мне хотелось бы видеть, где и как вы спрячете мой груз.
Она немного подумала.
– Хорошо. Идемте. Я вам покажу.
Мы вышли в прихожую. Она отворила дверь во вторую комнату; здесь была спаленка. Как и в том, первом помещении, здесь с мужской точки зрения царил порядок, однако самой ей, видимо, так не казалось. У женщин свои представления об аккуратности и чистоте; здесь же, возможно, пыль не вытирали дня два. И еще – постель на диване не была убрана или хотя бы заправлена. Видно, Наталья забыла об этом – иначе вряд ли позволила мне заглянуть сюда. Кажется, она упустила из виду, что не успела прибраться; так или иначе, покраснела и пробормотала:
– Извините за хаос. Я уже собиралась ложиться – мало спала накануне…
Я сделал вид, что ничего не понимаю.
– Ну и куда же вы собираетесь спрятать мои пакетики?
Она подошла к гардеробу.
– Сюда, на полку. Под белье.
– Ни в коем случае. Обычно искать начинают именно со шкафов. – Я говорил это, а сам все смотрел на диван, не знаю почему, – пока не ощутил наконец, что для нее это было мучительной пыткой. Тогда я сказал:
– И вообще, не в спальне. Можно, мы зайдем на кухню?
Она кивнула без особой радости.
В тесной шестиметровке я огляделся.
– Где вы держите кастрюли?
Она показала на висящий на стене трехстворчатый шкафчик. Я раскрыл его. Среди прочего там находились четыре кастрюли, вложенные одна в другую, своего рода поварская матрешка.
Я вынул три верхних, в оставшуюся, самую большую, положил кассеты и осторожно водворил меньшие на место.
– Тут надежнее. Только, когда будете варить суп, лучше выньте их – у них весьма своеобразный вкус, многим не нравится.
Она ответила серьезно:
– Этой, большой, мы не пользовались уже давно.
С тех пор, как остались одни – следовало это понять.
– Ну, вот. Очень вам благодарен. И, знаете… Честно говоря, я буду ждать вас завтра.
– Я подумаю.
– А теперь можете выпроводить меня.
Наталья не стала уговаривать меня задержаться: видимо, и ей хватило новых впечатлений и переживаний.
Мы вышли в прихожую. И там случилось неожиданное.
Честное слово, я совершенно не хотел ничего подобного. Все произошло как-то само собой. Мои руки поднялись без моего участия. И обняли ее. И привлекли.
Она не вырывалась. Я смотрел ей в глаза, и она отвечала таким же взглядом. Серьезным. В нем не было вопроса и не было осуждения. Словно бы она заранее знала, что так произойдет.
Наконец я опомнился и опустил руки.
– Извини, – пробормотал я. – Наверное, я давно уже разучился достойно вести себя с женщинами.
Она чуть приподняла уголки губ. И ничего не сказала.
Я повернулся и вышел. Дверь за мной защелкнулась – не быстро и не медленно, в обычном темпе. Пока она затворялась, сердце мое успело ударить, наверное, раз пятнадцать – так сумасшедше оно вдруг заработало. Все это было по меньшей мере удивительно: что я, как оказалось, мог испытать горячее волнение не только из-за работы или очередной исторической проблемы. А я надеялся, что со всем подобным покончено уже навсегда.
С чем «подобным», собственно? – спросил я сам себя.
И не ответил.
Но мне стало хорошо. Как-то грустно-хорошо. Бывает так.
Бывает. Ну и дела…
Глава пятая
1
Привычка разыскивать людей – и нередко таких, кто вовсе не желает, чтобы их нашли – вырабатывает у репортера определенные стереотипы поведения, алгоритмы действий в типичной обстановке. И к их числу, несомненно, относится продвижение по оставленным следам; вы знаете, что нужного человека там не отыщете, но почти обязательно (при внимательном поиске) обнаружите хоть какие-то указания на то, в каком направлении искать дальше. В нынешнем же моем случае я знал, что одного из нужных мне людей не найду, но зато могу напасть на след второго. С первым теперь придется трудно: вчера некий неизвестный тип, замеченный мной у Реанимации, все-таки не позволил нейтрализовать себя – видно, инстинкт самосохранения у него был хорошо развит. Ну что же, есть хоть и маленькая, но надежда встретить другого нужного мне (хотя и не по тому же поводу) человека на том сборище, которое я был намерен посетить в самом скором будущем. Да, тот типчик ушел. А мой сосед по пивному бару, позволивший себе упустить его, некоторое время вынужден будет обходиться без излюбленного пойла. Волка, как известно, ноги кормят.
