Я ожидал, что установочный доклад будет делать Изгонов; думалось, что это прозвучало бы как-то авторитетнее: видный политик все-таки, представляющий правившую в прошлом и весьма влиятельную в настоящем партию, Объединенную Коммунистическую; ему и карты в руки, и его обоснованиям поверят, пожалуй, больше, чем азороссам, которым еще только предстоит официально возникнуть; прочие партии были не в счет. Однако монархисты собирались воевать всерьез, и потому в повестке дня оказались целых два доклада, и если Изгонов будет явно оглашать антимонархическую точку зрения и ратовать за сохранение на ближайшие годы президентского правления, то вторым скорее всего окажется кто-то из самых громогласных проповедников единовластия, пусть и конституционного. Сейчас важно было, какого направления будет придерживаться монархист: будет ли он евророссом или азороссом, приверженцем Алексея или Александра? Кого из них в конечном итоге решат противопоставить существующему президентству? По сути дела, тут предстояло развернуться серьезной агитации в пользу того и другого претендента, но докладчик от монархистов будет один, так что сторонники одного царевича используют – через своего представителя – целый час, другого же – десять минут в прениях. Мы – я имею в виду не себя, разумеется, но ту команду, за которую я играл – заранее постарались повлиять на оргкомитет съезда, чтобы коммунисту противопоставить александровца, однако каким будет результат, до последнего мгновения так и оставалось неясным.
А на трибуне уже оказался Изгонов, о котором я знал, и все знали, что он – оратор крутой, но речью не весьма одаренный. Запас его аргументов не пополнялся годами, зато повторял он их с завидным упорством, не обращая внимания на то, насколько они соответствуют – или не соответствуют реальной обстановке. Пока он утверждался на трибуне, откашливался и разбирался в заготовленном тексте, я подумал, что иного и нельзя было ожидать: опытный аппаратный боец (в отличие от многих других), к тому же жаждущий власти для себя лично, а не для кого угодно другого, он просто не мог позволить никому прослыть Борцом номер раз за сохранение народовластия; если референдум не состоится, то на президентских выборах сорок восьмого года он снова выставит свою кандидатуру, а уж коли он так решил, попасть в докладчики было для него делом техники. Тем более что кроме него на это право слева мало кто и претендовал. Была, правда, парочка таких, но им пришлось из партии уйти, не дожидаясь, пока их вынесут.
Я готов был заранее предсказать все, что должно было сейчас произойти. Докладывать он будет, как и следует ожидать, достаточно уныло, боясь оторваться от текста, в котором, как обычно, будет ориентироваться из рук вон плохо; что удивительного – не он же его готовил. Однако, если отстраниться от его ораторской бездарности, традиционно обязательной для большинства российских руководителей послеленинских времен, от протяжного «эээ…», которым он, как правило, начинает каждое третье слово, – материал для доклада, чьей целью было доказать, что России не нужен ни монарх, ни президент, который, по сути дела, тот же царь, только похуже, а нужно великой стране коллективное руководство, оно же реализуемо только через сильную партию, чье Центральное Правление и будет это народовластие осуществлять, – материал был подобран серьезно. Поскольку текст был роздан участникам и прессе еще до начала, я собирался во время доклада развлекаться подсчетом – сколько раз докладчик отступит от материала хоть на одно слово, а кроме того – сколько прозвучит в его речи неизбежных «вот», коими он приятно разнообразил любое свое выступление.
Весь розданный нам текст, за исключением непродолжительной вводной, в которой на всеобщее осмеяние выставлялись всем уже известные аргументы в пользу восстановления в России наследственного правления, создания конституционной монархии, являлся, по сути дела, достаточно детальным изложением российской истории за последние полвека – изложением, правда, достаточно тенденциозным, поскольку все беды приписывались именно единовластию, хотя бы и в президентском варианте; а чего еще можно было ждать?
Но все мои предположения и предсказания оказались никуда не годными, и это стало ясным если и не с первых слов коммунистического докладчика, то, во всяком случае, тогда, когда он стал переходить к практическим выводам…
Хотя начал Изгонов традиционно ab ovo, с изображения – энергичными мазками – современного состояния России:
«Полная неспособность укоренившейся чиновничьей системы управлять Россией. Отсутствие единой идеи, невзирая на призыв к ее поискам. А ее искать не надо, она всегда существовала, ее просто хотят задушить, замалчивают, над нею издеваются, вот… Центробежные силы, раньше ярче всего проявлявшиеся на Северном Кавказе, быстро проникают и укореняются и на русских территориях: Сибирь, Урал, Дальний Восток, хлебные области, – благодаря еще и обильной иммиграции. Бессилие власти, вернее, того, что по старой привычке еще продолжает именовать себя властью, на деле таковой уже не являясь. Бессилие во всем: в попытках хоть как-то обуздать Реальную экономику; ввести в пристойные рамки уголовщину и все, с ней связанное; справляться со все умножавшимися попытками анклавов уйти в отрыв, унося с собой все, что удастся прихватить, что плохо лежит; создать хоть сколько-нибудь боеспособную армию – хотя бы для внутренних войн, о внешних никто всерьез не думал – и так далее. Но все эти проблемы всерьез никого на верхах не занимают, не до них, потому что Россия вновь продемонстрировала миру знакомую по старым временам картину пауков в банке, а может, и гангстеров в банке. (Всем известное изгоновское остроумие.) Слишком много для одной страны, пусть и не маленькой, стало правительств: президентское, премьерское, теневое криминальное…»
В этом он был прав. Только почему-то забыл упомянуть еще и парламентское (где министерства именовались комиссиями, но от слова, как известно, не станется), оппозиционное правое и оппозиционное левое, то есть именно его партии, осуществлявшие свои действия в основном через периферию – губернаторов и прочих градоначальников.
«При таком раскладе все, еще остающиеся в стране ресурсы и силы, естественно, уходят на самосохранение чиновничества, а также в свисток – в указы и законы, которых теперь столько, что даже фанатику правового общества не по силам выполнить хоть десятую часть продукции законо-, указо– и приказотворчества».
И в этом Изгонов тоже был прав. Хотя и односторонен. Потому что если окинуть взглядом всю картину мира, а не одной лишь России, то окажется, что смена приоритетов и авторитетов происходит практически и на всех других континентах.
В наши годы уже явственно просматриваются далеко не первые признаки серьезного политико-экономического зависания всесильных Штатов, чья мощь, несомненно, огромна, но вовсе не беспредельна. Настолько явственно, что об этом болтали даже маленькие политики на дипломатических приемах. Стремление установить контроль над всей мировой нефтью и путями ее транспортировки во многом осталось лишь желанием; местами им давно уже приходится даже отступать, чтобы избежать новых войн, приводящих лишь к усилению антиамериканских настроений во всем неамериканском мире. Экономика начала давать сбои, когда так и не удалось найти компромисса ни с Японией и, следовательно, всем Тихоокеанским блоком, ни с Европой, традиционно считавшейся покорной; однако Старый континент пережил уже столько всяких и всяческих господств, что неизбежно выработал в своей крови необходимые антитела – и Америка это почувствовала. Начались лихорадочные поиски новых союзников. Такой реальный союзник на планете был лишь один: мир ислама. Но даже не самым дальновидным политикам в Вашингтоне, ОК, ясно, что останься США и единственным возможным союзником в мире – даже и тогда Мир ислама вряд ли пойдет на сближение: слишком сильна историческая традиция противостояния. Сообразив это, власть имущие в Штатах хотят, похоже, разыграть единственный политический козырь, какой имеется у них в этой игре: афроамериканские круги, давно уже тяготеющие к исламу. Но чтобы карта сыграла, надо не просто демонстративно избрать президентом черного американца; надо еще чтобы он оказался мусульманином, а это оказалось уже сверх сил, и сама идея, высказанная вслух, привела лишь к расовым обострениям. Однако уже сама эта безуспешная попытка помогла понять главное: в ближайшие годы и десятилетия выигрывать будет тот, чьим союзником станет ислам. Именно так: не «кто станет союзником ислама» – возглавить что-либо он пока еще сам по себе не в состоянии хотя бы потому, что ему не хватает внутреннего единства и признанного авторитетного лидирующего государства, но – кого он поддержит. Те, кто прибегает к моим услугам, поняли это раньше остальных; и по сути, об этом именно идет речь на сегодняшнем съезде, а не о имени и титуле будущего хозяина земли Русской. Ислам, легко воспринимаемый, динамичный и нередко фанатичный, быстро расширяет свое влияние в Африке и на Индостане. Исламские миссионеры зачастили в Китай; возможно, у кого-то уже возникали мысли об этой сверхстране, как о будущем несомненном лидере Исламиды, тем более что идея мусульманского Восточного Туркестана, возникшая еще в двадцатом веке, не умирала, но, напротив, распространялась. На Олимпийских играх-2040 в Кейптауне многочисленная китайская делегация как бы выставляла напоказ свои дружеские отношения со спортсменами мусульманских стран, но то была, разумеется, лишь вершина айсберга…
