— Она была моей старшей сестрой, — заговорил Джинзлер. — Третьим ребенком из четырех, если интересно. Я был самым младшим. Мы жили на Корусканте, как бы в тени Храма джедаев. Точнее, мои родители там работали — инженерами по эксплуатации электронного оборудования.
Его взгляд сместился к одной из пустых парт, на которой лежала забытая дека.
— Мои родители восхищались джедаями, — продолжил он, с трудом выталкивая из себя слова. — Восхищались ими, почитали их… фактически боготворили на самом деле.
— А джедаи как-то отвечали на их привязанность? — спросил Прессор.
Джинзлер фыркнул.
— С чего вы решили, что великие и возвышенные хранители Республики вообще заметят пару скромных работяг, копошащихся у них под ногами? — Он покачал головой. — Конечно же, нет. Они не тратили время на такие пустяки. Но для моих родителей это было неважно. Они все равно обожали джедаев и считали, что иметь ребенка-джедая — это величайшая радость. Как только каждый из их детей делался достаточно взрослым, они вели его в Храм и пропускали через тесты.
— Ваша сестра была единственной, кто их прошел? — спросила Розмари.
Джинзлер кивнул.
— Ей как раз исполнилось десять месяцев, — сказал он, чувствуя, как саднит горло. — Это был самый счастливый день в жизни моих родителей.
— А сколько было вам в тот момент? — спросила Эвлин.
— Я еще не родился, — ответил Джинзлер. — Родителям не разрешалось даже видеться со своими детьми, когда тех забирали в Храм, и моим родители пришлось оставить тамошнюю работу. Тем не менее они постоянно слонялись поблизости, пытаясь увидеть Лоран хотя бы изредка, когда та проходила мимо. Мне было четыре, когда я увидел ее впервые.
— Мне было столько же, когда я встретился с ней в первый раз, — пробормотал Прессор.
Джинзлер моргнул.
— Вы ее помните?
— Конечно, — сказал Прессор, явно удивившись вопросу, — Леди Лорана — так мы ее звали. Что, по-вашему, я выгляжу слишком молодым?
— Дело не в этом, — произнес Джинзлер. — Просто с тех пор случилось столько всего, что это кажется… ну, вы знаете. Так что вы о ней думали?
Прессор пожал плечами — пожалуй, слишком небрежно.
— Она показалась мне довольно милой, — сдержанно ответил он. — По крайней мере, для джедая. Впрочем, никого из них я не знал достаточно хорошо.
— Да, полагаю, к тому времени она могла стать приятной особой, — сказал Джинзлер и тут же устыдился сказанного. — Нет, это несправедливо, — поправился он. — Вероятно, она была столь же милой и в шесть лет. Просто я… думаю, я был не в том настроении, чтобы это заметить.
— Позвольте угадать, — произнес Прессор. — Вы уже провалили тест.
— В яблочко, — кисло подтвердил Джинзлер. — Мои родители никогда, это не говорили, но я все равно знал, что разочаровал их. В общем, когда мне было четыре года, они повели меня к Храму. Оттуда выходили джедаи, направляясь на какое-то торжество. Мы ждали долго. — Он сделал глубокий вдох. — А затем наконец появилась она.
Джинзлер закрыл глаза, чувствуя, как его вновь захлестывает поток ненавистных воспоминаний: шуршание одежд Лораны, идущей мимо них, высокий джедай, настороженно шагавший рядом с ней; руки матери, вдруг стиснувшие его плечи, когда она наклонилась и прошептала ему на ухо имя сестры.
— Они ею гордились, — продолжил он сдавленным голосом. — Гордились ею так сильно!..
— Насколько понимаю, на вас она не произвела большого впечатления? — спросил Прессор.
Джинзлер пожал плечами:
— Ей было шесть. Мне — четыре. Какое у меня могло быть впечатление?
— А что там произошло? — спросила Розмари. — Она заговорила с вами?
— Нет, — ответил Джинзлер. — Джедай, который был с Лораной, заметил нас и, наклонившись к ней, что-то сказал. Она посмотрела в нашу сторону, секунду помедлила, а затем они оба повернулись и зашагали прочь. Она так и не подошла к нам ближе чем на десять метров.
— Наверно, это было обидно, — пробормотала Розмари.
— Вы бы так это и восприняли, верно? — сказал Джинзлер, слыша в своем голосе горечь. — Но не мои родители. Даже когда Лорана уже исчезла в толпе джедаев, я ощущал, как они прямо-таки купаются в любви и восхищении. Конечно, все это было обращено не ко мне.
— Но вас они тоже любили, разве нет? — спросила Эвлин серьезным голосом. — Я имею в виду… они должны были любить и вас тоже.
Даже после стольких лет у Джинзлера саднило в горле при этих воспоминаниях.
— Не знаю, — тихо ответил он. — Уверен, что они… Думаю, они старались. Но все то время, пока я взрослел, истинным центром их вселенной была Лорана. Ее даже не было там, но все равно она оставалась их центром. Они постоянно о ней говорили, приводили ее в пример того, чего можно добиться в жизни, фактически устроили в углу гостиной место для поклонения ей. Я даже не могу сосчитать, сколько раз, выговаривая мне за что-то, они добавляли: «твоя сестра Лорана никогда бы так не поступила».
— Установили стандарт, до которого вы никогда не смогли бы подняться, — сказала Розмари.
— Ни единого шанса во вселенной, — устало согласился Джинзлер. — Знаете, я старался. Я пошел по стопам моего отца… в электронику… и добился там большего, чем когда-либо удавалось ему. Большего, чем он даже надеялся достичь. Ремонт дроидов и конструирование моделей, обслуживание корабельной аппаратуры, создание коммуникационного оборудования и ремонт…
— И политика? — прошептала Эвлин. Вздрогнув, Джинзлер посмотрел на нее. Девочка уставилась в него тревожащим взглядом, будто знала какую-то тайну.
И вдруг до него дошло: посол Джинзлер!.. Поддавшись напору боли, воспоминаний и застарелой горечи, он совершенно забыл про роль, которую играл.
— Я старался изо всех сил, пытаясь стать кем-то, кого они могли бы любить столь же сильно, как ее, — сказал Джинзлер, с усилием уходя от конкретики и возвращаясь к сути. — И конечно, они говорили, что гордятся мной и моими успехами. Но в их глазах я видел, что по-прежнему не оправдываю надежд. Во всяком случае, не по стандартам Лораны.
— А вы когда-нибудь видели ее снова? — спросила Розмари. — Я имею в виду Лорану.
— Я видел ее еще дважды, в Храме, — ответил Джинзлер. — И оба раза, конечно, издали. Затем мы встретились — перед самым стартом «Дальнего полета». — Он отвел взгляд в сторону. — Об этом я не хочу говорить.
Довольно долго все молчали. Уставившись в пустую комнату, Джинзлер смотрел, как перед его глазами все еще плывут вереницей воспоминания, и пытался понять, с какой стати он только что обнажил душу перед тремя совершенно незнакомыми ему людьми. Стареет, наверное…
Первым молчание нарушил Прессор.
— Нам пора вернуться к остальным, — произнес он странным голосом. — Улиар и так нас подозревает.
