— Никто никуда не пойдет, — заявил Джинзлер. — Ни к чему. Джедаи и имперцы все еще на свободе. Они найдут нас.
Кили фыркнул.
— Джедаи! — отчеканил он это слово, точно ругательство.
— Да нет там никаких джедаев, — высказался Улиар. — Вы же слышали Беаша. Они уже мертвы.
— Я поверю в это, только когда увижу, — сказал Джинзлер и, повернувшись, выглянул наружу.
Волвкилы уже закончили наводить чистоту и придвинулись ближе к самодельному убежищу, вероятно привлеченные голосами Навострив уши и приоткрыв пасти, они рыскали на расстоянии руки от перегородки-стола.
— Нам нужно оружие, — пробормотал Улиар. — Вот что нам нужно. Оружие.
— У тех бедолаг оружие как раз было, — напомнил Джинзлер, глядя мимо волвкилов на мертвые тела, разбросанные по комнате. — Что нам нужно, так это помощь…
Он осекся, уткнувшись взглядом в ближнего из Миротворцев — вернее, в комлинк, пристегнутый к его поясу. Комлинк, за которым тот потянулся, когда Улиар приказал отключить глушение.
— Директор, — сказал Джинзлер, стараясь не выдать волнение. — А если бы у нас был один из комлинков ваших Миротворцев, мы смогли бы отключить глушение?
— Если б он у нас был, то да — ответил Улиар. — В этих комлинках есть специальный канал, позволяющий связываться с остальными Миротворцами и командной системой.
— А вы знаете, как этим пользоваться?
— Конечно, — проворчал директор. — Я ведь тоже когда-то служил Миротворцем.
— Вот только ближайший комлинк — в десяти метрах отсюда, — напомнил Торкоза. — Вы что, надеетесь убедить одну из этих зверюг притащить его вам?
— Нет, — Джинзлер перевел взгляд на Эвлин. — Не зверюг.
Девочка ответила на его взгляд, и впервые за время их знакомства он увидел в ее глазах что-то, похожее на страх.
— Нет, — прошептала Эвлин. — Я не могу.
— Да, ты можешь, — твердо сказал Джинзлер. — И ты должна.
— Нет, — решительно вмешалась Розмари. — Вы же слышали ее. Она не может.
— Не может что? — потребовал Улиар, тотчас настораживаясь.
— В ней нет ничего особенного, — настаивала Розмари, свирепо уставившись на Джинзлера.
— Нет, есть, — сказал Джинзлер столь же твердо. — И вы знаете это не хуже меня. Розмари, это наш единственный шанс.
— Нет! — отрезала Розмари, прижимая к себе девочку.
— Выходит, я был прав, — негромко произнес Улиар. Розмари крутнулась к нему.
— Оставьте ее в покое! — выкрикнула она дрожащим голосом. — Вы не отправите ее на Третий — умирать!..
— Ты смеешь противиться закону? — прогремел Улиар.
— Она ничего не сделала! — огрызнулась Розмари. — Как можете вы приговаривать ее, если она даже ничего не сделала?
— Она — джедай! — рявкнул Таркоза. — Это все, что закону требуется.
— Тогда этот закон — дурацкий, — сказал Джинзлер. Трое Выживших уставили на него яростные взгляды.
— Не лезь в это, чужак, — велел Таркоза. — Что ты знаешь о нас и о том, через что мы прошли?
— И поэтому вы отказываете своим детям в их праве, дарованном рождением? — спросил Джинзлер. — Поэтому не позволяете им использовать и развивать таланты, с которыми они были рождены? Это и есть ваша причина: что-то, случившееся пятьдесят лет назад? Задолго до того, как кто-либо из них даже родился?
— Нет, — взмолилась Эвлин, и в ее глазах заблестели слезы. — Пожалуйста, посол. Я не хочу это делать. Я не хочу быть джедаем.
Джинзлер покачал головой.
— У тебя нет выбора, — тихо сказал он. — Никому из нас не дано выбирать, с какими талантами или способностями рождаться. Единственное, что от нас зависит, — это или принять эти дары и пользоваться ими для жизни, совершенствования и служения, или схоронить их в себе поглубже и попытаться сделать вид, что их никогда не было.
С трудом развернувшись, Джинзлер взял в ладонь пальцы девочки, дрожащие и холодные, как лед.
— Эвлин, ты способна использовать Силу, — продолжил он. — Это один из величайших и самых редких даров, какие выпадают людям. Ты не можешь его просто отбросить.
Девочка смотрела на него снизу вверх, смаргивая слезы. Ее лицо было таким напряженным и все же таким контролируемым…
И внезапно Джинзлер вновь ощутил себя четырехлетним ребенком, впервые вглядывающимся в глаза своей сестры, Лораны. Видящим на ее лице осторожность и нерешительность; обуреваемым смятением и обидой — из-за того особого места, которое она, несомненно, занимает в сердцах его родителей.
Но было ли это настолько несомненно, как ему думалось?
Он ощутил, что сжал руку Эвлин сильней, когда воспоминания, которые он все эти годы гнал от себя, захлестнули его тщательно выстроенное представление о себе и своей жизни, точно горный поток, прорвавшийся сквозь рыхлую грязь. Он увидел свою мать, хвалящую его за почти безупречные оценки в четвертом классе. Другая картинка: на этот раз его отец, восхищающийся его изобретательностью, когда они трудились вдвоем, переделывая семейный головизор. Еще картины… десятки их… и все они доказывают, что его давняя убежденность в пренебрежении родителей вовсе не была правдой.
На самом деле, это было ложью. Ложью, которую он придумал и повторял себе снова и снова, пока сам в нее не уверовал. Ложью, которую он создал по одной-единственной причине.
Зависть.
Сейчас он понял, что ненавидел вовсе не Лорану, а то, кем она станет, когда вырастет. Потому что сам страстно хотел этим стать, но не мог.
Он закрыл глаза. Как просто… но ему потребовалась почти вся жизнь, чтобы наконец понять правду.
Или, возможно, ему потребовалось столько времени, чтобы признаться в этом себе. Возможно, в глубине души он знал это с самого начала.
Джинзлер открыл глаза; и когда он это сделал, лицо Лораны вновь исчезло за пеленой времени. И оказалось, что он по-прежнему сидит внутри разрушенного корабля, съежившись за самодельной перегородкой и сжимая руку маленькой девочки.
Джинзлер повернулся к Улиару.
— В ней есть сила джедая, директор Улиар, — сказал он. — И всегда будет. Вам следовало бы гордиться, что знакомы с ней.
Взгляд Улиара ввинтился в него, точно пара рассерженных дюракритовых червей. Но, очевидно, в лице Джинзлера было что-то, предостерегавшее от дальнейшего спора. Директор лишь презрительно фыркнул и отвернул лицо в сторону, ничего не сказав.
Джинзлер поочередно посмотрел на Таркозу и Кили, молча предлагая каждому из них возражать. Но что бы ни разглядел в его лице Улиар, они тоже это увидели. И промолчали.
Наконец Джинзлер вновь повернулся к Розмари.
— И еще одно, последнее, — добавил он. — Эвлин необходимо одобрение тех, кого она любит. А что важнее — она его заслуживает.
