— Что такое?
— Я извиниться хочу. За пятнадцатое число. Не знаю, что на меня нашло. Уж больно операция рисковая была… Испугался, честно. Думал, раздавят нас…
— Правильно, Слепнев… что так думал. На то ты и начальник штаба, чтобы думать. Все нормально, полковник. Давай работать, время сейчас дороже золота.
Нынешний план был не такой безумный, как удар через Берлин, но еще более масштабный. Первый гвардейский, который сейчас собирается в лесах под окруженной Познанью, — это так, фуфло. Пустышка, погремушка для отвлечения внимания. От него только штаб, батальоны штрафников, пара мотострелковых бригад и отдельных «демонстрационных частей».
Все боевые соединения первого гвардейского будут собираться здесь, под Легницей. Вместе с тринадцатым армейским — силы огромные. Больше десяти бригад, из них пять танковых
[41]
. Прячь не прячь — все равно обнаружат. Значит, придется барьер вражеской обороны брать с ходу. Одним прыжком.
«Затем не на север, к Коттбусу, как изначально планировалось, а резко на юг, к Баутцену. — Громов обдумывал план действий. — Дальше на запад, до самого Дрездена. Мимо Дрездена — на Лейпциг, и только там уходить на север. Почти триста верст, если по прямой… Глубокий прорыв получается. Потом строго на север. В итоге получается гигантский котел типа Рурского
[42]
.
Интересно, а куда союзники-то денутся? Здесь, в Польше, дважды пытались к Одре прорваться — и что? Не вышло, спаслись американцы. Вовремя отошли. Здесь же — не Польша. Восточная Германия небольшая, плотность вражеских войск здорово выросла. Городская застройка плотнее, обороняться легче. Это какую же надо брешь пробить, чтобы пять танковых бригад зараз на оперативный простор выпихнуть? Вопросов до хрена, а задачу решать надо».
— Они думают, что мы ударим по центру. Они в этом уверены, командир. Натовцы думают, мы пойдем на Берлин или попытаемся его накоротке охватить! — неожиданно громко сказал Слепнев, наливая в кружку уже пятую порцию кофе. — Такой глубокий охват, до самого Лейпцига, возможен только в одном случае. Если Уолт будет уверен, что мы хотим напрямую через Берлин ударить. Не знаю почему, но союзники считают, что мы попрем в лоб!
«Зато я знаю», — подумал Громов. Но ничего не сказал своему начштаба. На данном уровне тотальной секретности и личной ответственности лишние слова говорить не стоит.
— Значит, основные силы альянса будут собраны вдоль линии Пыжеце — Свободзин — Кожухов. На фронте в сто шестьдесят километров…
— Тогда они успеют сманеврировать, Слепнев. В принципе, как я понял, мы вместе с седьмой гвардейской танковой должны распорку на южном фасе выставить. Чтобы первый корпус в прорыв ушел без помех.
— Не успеем выставить. Перед нами минные поля. Пока проходы сделаем, силы прикрытия подавим, время уйдет. Четвертая механизированная и группа Роннебурга успеют дорогу перекрыть в лучшем случае. В худшем — сами ударят. По этому плану к северу от нас — одна механизированная бригада, и всё. Отбросят ее — и наш тыл открыт. Понятно, мы потом оттянемся, разобьем их, но наступление псу под хвост. Потери такие понесем, что про Германию сможем забыть.
Громов задумчиво кивнул. Прав Слепнев, ничего не скажешь. Но где-то есть заковырка. Может, опять ЭМИ применят? Тогда прорвемся без проблем. Нет, вероятно, придумали что-то другое.
Он снова посмотрел на экран тактического ноутбука, потом на листы с кроваво-красной полосой уровня секретности. В голове щелкнуло.
— Слушай, Слепнев, а что ты про морскую пехоту знаешь?
— Про американскую? — Слепнев отвел уставшие глаза от расчетов.
— Нет, про нашу.
— Мало их. Вот что знаю. При чем здесь морская пехота?
— Просто вспомнилось, как они в первую чеченскую Грозный штурмовали.
Морскую пехоту КСФ, «белых медведей», Громов вспомнил не зря. С начала войны морпехи готовились к десанту на север Норвегии для захвата авиабазы «Бедо». Сейчас же, обливаясь потом и матерясь, «черные береты» втискивались в армейские «Ми-8МВТ6» и «Ми-26Т2»
[43]
, оснащенные для ночных полетов. Рядом, так же пыхтя и матерясь, грузились бойцы из пятьдесят шестой армейской десантно-штурмовой бригады. Последний не задействованный в боях резерв было решено использовать сейчас.
Собранная в кулак на несколько часов авиация, переброшенная с Дальнего Востока, должна была расчистить небо над зоной десантирования, после чего, невзирая на потери от возможного огня с земли, двум бригадам надлежало высадиться в ста двадцати километрах от передовой и намертво запечатать для маневра противника коммуникации в районе Котбус — Люббен — Любенау. Любой ценой, именно так — любой ценой — требовалось продержаться часов двадцать пять — тридцать. Дать бронированному кулаку проломить оборону союзников и потом растечься раскаленной лавой по юго-востоку Германии, парализуя всякое сопротивление.
Тактическому десанту требовалось, как говорил старина Веллингтон, «стоять и умирать», пока штрафные батальоны будут ломиться на берлинском направлении, имитируя курс главного удара. Верховное командование НАТО, приученное к тому, что русские весьма бережно стали относиться к своим солдатам, никак не могло сообразить, как можно послать вертолетный десант прямо в центр вражеского расположения, бросив в самое пекло.
Однако уже после высадки командиры бригад довели до подчиненных боевую задачу более подробно, на простом языке: «Держать этих пидоров полтора суток, потом пробиваться на запад мелкими группами».
— Почему на запад? — спросил комбрига начштаба 874-й ОДШБ морской пехоты
[44]
.
— Потому что танкисты к тому времени уже должны пробиться далеко на запад…
— А если не пробьются?
— Тогда у тебя на малой родине будет свой персональный бюст или мемориальная доска на школе, — отрезал комбриг Нечаев, поправляя берет. Ему никто не возразил.
Бросать своих на Руси не принято. Убеждение в этом — тот фундамент, на котором по кирпичику возводилась стена боеспособности новой армии. Каждый боец знал, что его не бросят, не оставят умирать от голода и жажды, протянут руку помощи, если он попадет в плен.
Года четыре назад, когда отряд ваххабитов прорвал «периметр» и захватил трех пограничников, русские ответили крупномасштабной акцией возмездия, в которой участвовали три тысячи солдат и две тысячи «лояльных горцев». Это было еще до Украинской кампании. После нее, когда по боевикам и наемникам уже применили VX, — воинственные абреки — те, кто чудом остались живы, — осознали, что «русня теперь не та» и лучше держаться от неверных подальше.
