– А если свет отключат? – допустил Андрей.
– Ну, хватит, – скрипнул зубами Шура, отправляя в организм очередную дозу. – Без вас, Андрей Михайлович, знаете ли, тошнит. Персонал больницы практически весь разбежался, остались самые стойкие и те, кто боится увольнения. Часть больных заперли в палатах, другие вырвались на волю и где-то гуляют. В палатах, в коридорах… блин, повсюду – валяются трупы, черт, невероятно… У кого-то крышу сносит, в драку бросаются… Алябин пропал, доктор Гарин пропал, Бурденко скончался – дьявол, он ведь только неделю назад защитил кандидатскую. «Поляну» накрывал в «Созвездии рыб»… Сначала был массовый исход из больницы, потом многие вернулись обратно – рассказывают, что по проспекту Ленина носятся какие-то озверевшие толпы, бьют витрины, терзают мирных прохожих… Машины давят народ, повсюду заторы, люди не могут вырваться из города, в соседнем квартале горит супермаркет «Антей»…
– И это ты называешь эпидемией гриппа? – осторожно поинтересовался Андрей.
– Да никак я это не называю! – хлопнул кулаком Шура. – Я до последнего надеюсь, что сплю! Это то, чего не может быть, только в кино! В городе паника, телефонная связь не работает, Интернет не работает, электричество есть, но последние капли… Послушай, Андрей… – Шура с ужасом уставился на товарища, – люди в случайном порядке прямо на глазах превращаются в черт знает кого. Мы сами с Татьяной это видели – молодого практиканта из мединститута парализовало, он в мумию превратился – весь белый, физиономия кривая, глаза навыкате. Потом ожил, давай рычать, сначала на стенку бросался, потом на санитара Осипчука. Но с Осипчуком такие номера не проходят, сразу в челюсть – и кирдык… Вот же хрень… – Шуру нешуточно затрясло. – Мы ведь тоже можем в любую минуту подхватить эту заразу… Дюша, ты бы что предпочел – сразу сдохнуть или впасть в буйство, бросаться на всех, как зомби? Ты уж следи за мной, ладно? – Шура демонически осклабился, от тяжелой работы лицевых мышц слюна закапала с губ. – Вдруг начну преображаться – так ты меня сразу бутылкой по башке…
– Мы все умрем? – промолвила с дивана Татьяна.
– Ну, что вы несете? – застонал Андрей, хватаясь за голову. Он уже трезвел, организм воспринимал коньяк, как воду. – Это же Россия двадцать первого века, а не какой-нибудь «Рассвет живых мертвецов»… Ребята, вы совсем-то белены не объедайтесь.
«А может, они разыгрывают меня? – вдруг подумал Андрей. – Решили приколоться, пошептались, а теперь стараются. А на самом деле в больнице все штатно, врачи работают, психи болеют, а то, что ты видел – компот из белой горячки и случайных совпадений…»
– Кстати, насчет белены, – вспомнил Шура. – Наверху, в четвертом отделении – у нас там самая настоящая «палата лордов», депутаты изволят врачеваться, чиновники, представители богемы – несколько человек реально сошли с ума. То есть полностью свихнулись.
– В дурдоме кто-то сошел с ума? – засомневался Андрей.
– А что ты удивляешься? – возразил Шура. – Это миф, что в психбольницах обитают сплошь клинические психи, лыка не вяжущие и бросающиеся на все живое, чтобы причинить ему вред. Обычные люди – на вид вполне вменяемые. Ну… почти. А депутаты и чиновники тоже подвержены душевным недугам. И хоромы у них наверху почти царские, простым смертным туда дорога заказана. Знаешь, кто лежит? – Шура сделал заговорщицкую мину и понизил зачем-то голос: – Сам Аскольд Вятский, слышал о таком? Журналист и глава единственного так называемого светского городского издания «Облик». Ну, что-то вроде гламурной светской хроники. Выходит в Интернете и издается типографским способом. Наш местный светский лев – что-то вроде Ксюши Собчак, только не в Москве, а на Урале. Завсегдатай пафосных вечеринок, видный метросексуал, атрибут гламурных скандалов и разборок… Он даже депутатом чуть по пьяни не стал, слава богу, знатный металлург его обошел на три процента. И у такого человечища тяжелый нервный срыв. Переутомился, представляешь? Работа нервная, времени свободного почти нет. Слетел с катушек – разбил в квартире все хрупкое и нежное, а то, что не смог разбить, начал с одиннадцатого этажа выбрасывать – кресла, тумбочки, радиотехнику… Разбил четыре машины, троих покалечил – ну, адвокаты и подсуетились, чтобы вместо тюряги его отправили отдохнуть в психушку. И никакой он, между нами говоря, не Аскольд Вятский. Творческий псевдоним, чтобы народ не смеялся. Вася Хрюкин его фамилия. О чем это я? – Шура задумался. – Нет, с Аскольдушкой все в порядке, в сортире спрятался, отсиделся. А депутат облсовета Лапласов и замглавы департамента мэрии Шурило славно зажгли. Крыша у мужчин свалилась. Палату разорили – а там обстановки и техники на полмиллиона, набросились, остервеневшие, на прибывших санитаров, одному Шурило руку прокусил, другому Лапласов чуть голову не открутил по часовой стрелке… В общем, уволю обоих, – сокрушенно вздохнул Шура. – Санитаров, разумеется. Если все благополучно разрешится. Ну, где это видано, чтобы таких уважаемых людей перерабатывать в фарш…
Все происходящее было вершиной абсурда. Несколько раз Андрей порывался выйти из комнаты (бог с ней, с машиной, уедет на такси), но так и не воплотил простое желание в жизнь.
– Ладно, – пьяным голосом сообщил Шура, извлекая из «запасников» третью бутылку с жизнеутверждающей наклейкой «Мартель». – Как говорил царь Соломон: «Всё фигня». Все пройдет, пройдет и это.
– Согласен, – кивнул Андрей. – Проще надо к жизни относиться.
– Фигня? – икнула с дивана Татьяна. – Проще надо относиться? Мужики, вы от жизни-то не отрывайтесь. Тут такое, может, нам жить осталось с гулькин нос… – Она едва не захлебнулась от волнения, тяжело дышала с выпученными глазами.
– Да ладно, Танюша, успокойся, – миролюбиво буркнул Шура. – Чему быть, того не миновать. Ну, хочешь, марлевую повязку надень, смочи ее в растворе – это там, – кивнул он на шкаф. – И давай подсаживайся, – он многозначительно погладил ладошкой подлокотник. – Долго нам еще бобылями тут сидеть?
Похмелье было ужасное. Он мучительно долго приходил в себя. Открыл глаза, недоверчиво воззрился на подмигивающую люминесцентную лампу. Свет пока не отключили, но напряжение прыгало, лампа моргала и слегка потрескивала. На столе царил бардак, под столом валялись бутылки, рваные обертки. Одно из кресел перевернули и бросили. Мамай пришел. Страдальчески вздохнув, он поднял отяжелевшую руку с часами. Половина восьмого утра. До свидания, суббота, здравствуй, красный день календаря. Опять он нажрался, как скотина. Может, хватит уже синячить? Он спал на диване в неудобной позе – ноги на полу, голова под диванной подушкой. Хорошо, что не наоборот. Под мышкой посапывала опухшая Татьяна. Поза женщины тоже не отличалась изяществом – головой уперлась в Андрея, ноги покоились на Шуре, которого мертвецкий сон сразил на другом конце дивана. Причудливое трио. А вроде приличные на вид люди… Несколько минут он пытался вспомнить, что было вчера. Простые русские вопросы: Кто виноват? Что делать? Что было вчера? Получался какой-то триллер. Надо же допиться до такого.
По коридору кто-то пробежал. Потом еще – двое или трое. После паузы в глубине коридора раздался истошный вопль, от которого мурашки побежали по коже. Привстала Татьяна, уставилась на Андрея, как на воплощение самой страшной нежити. Заворошился Шура, которому женский каблучок уперся в подбородок. Мотнул головой, стряхнул с волос прилипшую колбасную обертку.
