— Парламентеры, — усмехнулся тот и, застегнув молнию на куртке, оглядел жалкую кучку бандитов во главе с бледным Женей, неуверенно шествующую в нашу сторону. Руки у подступающих были нарочито на виду, как бы говоря, что оружия у них нет. — Ну что? — Сенечка обернулся ко мне и снова скривился. — Пойдем разговоры разговаривать, или сразу пожжем всех под корень, разметаем в лоскуты, разложим на молекулы…
— И сами же опухнем от собственного всемогущества, — в тон ему продолжил я. Воевать в это утро решительно не хотелось. Голова болела, все тело ломило, да так, будто по мне всю ночь катался пьяный бульдозерист. Дима из разряда боевых единиц был исключен единогласно по причине постоянной и неконтролируемой рвоты, да и Сенечка имел вид не цветущий. Единственным бодрым и вполне отдохнувшим был подросток Миша в дырявых башмаках, но на него рассчитывать особо не приходилось.
— Ну так что? — вновь задал вопрос проглот.
— Говорить будем, — пожал я плечами и, закинув «калаш» на плечо, вывалился из комнаты в парадную, а затем, преодолев ступеньки, добрался до улицы, и, подперев стену здания, начал с интересом наблюдать за передвижениями несостоявшихся мародеров.
Те выходить на контакт тоже не спешили. Где-то в середине улицы, метров за двести до нашего логова, процессия сначала замедлилась, а затем и вовсе остановилась. Началось вялое совещание, продлившееся минут десять, после чего многострадальный Женечка, определенный как парламентер, со скорбью во взгляде двинулся в мою сторону.
— Миша, — спокойно произнес я, — иди-ка ты в дом да посиди там, пока все не закончилось.
Нахальный и своевольный воришка, в кои-то веки вняв голосу разума, кивнул и исчез в парадной, а я остался один, пуская в небо струйки табачного дыма.
— Здравствуй, — неуверенно произнес парламентер, приблизившись ровно на то расстояние, которое ему позволила его трусость.
Вид у Женечки тоже был не цветущий. Опаленные волосы на голове и повязки на руках говорили о том, что в прошлой драке местному авторитету тоже досталось, досталось неслабо и причем из-за меня. Сердце радовалось, душа пела, а на лице нахала, кроме синяков и ссадин, имелись черные круги под глазами. Почти панда.
— И тебе привет, — пытаясь скрыть улыбку, спокойно произнес я. Злорадство из меня так и перло, и я делал поистине титанические усилия, чтобы совладать с собой.
— Мы это, — начал свой монолог Женя, — немного погорячились прошлой ночью.
Я перевел взгляд на черный след от разряда, оставшийся как немое напоминание о событиях прошедшей ночи, и кивнул.
— Было дело.
— Так мы обознались, — обрадовавшись незнамо чему, бодро продолжил парламентер. — И, так сказать, с нашим рвением готовы искупить. Мы же не знали, командир, что ты из Первых. Ей-богу не знали.
Так, приплыли, новая феня. Первые, это не вторые и даже не третьи. Они, мол, как пионеры. Осталось только узнать, применительно ко мне это каким боком, да и вообще в каком контексте, и одной тайной станет меньше. В неосведомленности своей, впрочем, признаваться не стоило, и потому я начал издалека.
— Да, вы обознались, парни, — с ленцой в голосе подтвердил я, давая Женечка понять, что состояние моих кутикул интересует меня больше, чем его скромная персона. — И часто вы так вот ошибаетесь?
— Было дело, — нехотя признался он.
— Мы тут ищем кое-кого, — после секундного раздумья произнес я.
— Кого? — насторожился мой невольный собеседник.
— Скажем так, — медленно, почти по слогам, продолжил я свой до конца еще не сформировавшийся вопрос. — Не видел ли ты чего странного?
— Да тут все странное, — честно признался бандит. И вид у него при этом был такой простой, незатейливый, почти трогательный. Будто и не крался он в ночи вчера, чтоб мне горло перерезать, а так, за кефиром вышел.
— А к рукам ничего не прилипало? — продолжил я клонить в нужную мне сторону.
— Да нет вроде, — начал нервничать Женя. На лице его отразилось сначала сомнение, а когда наши взгляды встретились, то и откровенный испуг. Занервничал хороняка, заерзал, испариной покрылся, да мне только то и надо.
— А глушилка? — продолжал я, будто и не заметив его испуга. — Откуда она? Люди с базы вопросы задают. Нет ее на балансе.
— По поводу глушилки ничего сказать не могу, — на удивление легко сдался бандит. — В наследство досталось. Мне с Первыми в драку лезть без надобности, могу и сдать с рук на руки, но если есть возможность оставить, хабаром отблагодарим или живым товаром. Чего твоя душенька пожелает.
— Посмотреть надо, в каком состоянии, — нехотя, но ликуя в душе, произнес я. — Оценить, так сказать, ущерб.
— Так мы покажем, — закивал Женечка. — Хоть сейчас.
— Нет, — наступая на горло собственной песне, я повернулся и шагнул в сторону двери. — Сначала завтрак и что-то от живота. Траванулся мой приятель, а чем, понять не можем. Обеспечь.
Это был второй полноценный шашлык в этом мире. «Радушные» хозяева будто ждали данного поворота событий, через полчаса доставили пышущее жаром мясо, зелень и оплетенную бутыль вина, к которой, по общему решению, притрагиваться не спешили. Уже на выходе я поймал долговязого, несуразного на вид гонца за рукав и, указав в сторону яств, произнес.
— Ешь.
— Да, — согласился, все еще зеленый, но немного оживший пир. — Пусть харч свой попробует. Вдруг отрава.
После того как тощий умял второй кусок шашлыка, он был выставлен прочь, а мы с энтузиазмом принялись за плотный завтрак. В конце концов, когда еще придется отведать мясо на углях. Тот завтрак запомнился мне надолго. Уют и сытость в желудке, приятное, чуть кисловатое вино в пластиковом стаканчике и голубое небо за развороченной оконной рамой, казалось бы, вот оно, счастье. Даже уходить никуда не хотелось. Сидеть бы себе в углу, вздыхать тяжело да сыто щуриться на довольных жизнью товарищей. После небольшой порции мяса с вином подобрел даже Дмитрий и, стремительно приобретая привычный для человека цвет лица, устроился поодаль, решив перекурить.
Идиллия, впрочем, оказалась недолгой. Дождавшись окончания нашего нескромного пиршества, в дверь осторожно постучался Женечка и с заискивающими, нотками в голосе поинтересовался, что господа желают дальше.
— Глушилку твою пойду смотреть, — почти жизнерадостно напомнил я. — Ревизия, а потом и отчалим, с грехом пополам.
В комнате, предварительно отогнав всех осмелевших на расстояние полета пули, остались проглот и пир, а Мишаня, к моему неодобрению, увязался-таки поглядеть на чудную диковинку.
Два квартала вправо, через развороченный асфальт, откуда торчит кусок прогнившей трубы, далее по дворам, мимо площадки, заросшей густым сорняком. Мимо опустившихся на суппорта грузовиков с развалившимися дощатыми боками и смердящих испражнениями и чем-то нехорошим домов, и вот цель нашего пути, работающая трансформаторная будка, вокруг которой неспешно прогуливается чуть ли не десяток автоматчиков.
