Не обращая внимания на удивленные взгляды персонала, я отшвырнул портьеру и быстрым шагом направился к лестнице.
— Эй, куда… — кто-то из внешней охраны дернулся, напрягся.
Схватились за оружие, но не тут-то было. Волна ледяного холода метнулась вперед, ударив веером и накрывая собой все свободное пространство перед дверьми черного хода. Фризы, будь они неладны. Как же все-таки это сложно. Одно дело — держать направление, и совсем другое — не размениваясь на пустяки, накрыть определенный кусок пространства. От усилия у меня даже поднялся звон в ушах, но передышки не предвиделось, и, превозмогая неудобства, я ринулся вверх по лестничному пролету, вслед за оказавшимся более проворным проглотом. Второй этаж попытался встретить автоматным огнем. Это уже те, кто предусмотрительно прикинулся ветошью в холле, оповестили по рации остальных, и теперь оставалось надеяться на скорость и знакомую местность. Последнее, впрочем, дало серьезный сбой, ибо когда я, перескочив через обгорелые трупы второй волны, кинулся к следующему пролету, он оказался перегорожен решеткой.
— Тупик, — смутился Сенечка, с силой дернув за стальные прутья. — Что дальше?
— Можно в обход через второй этаж. Наверх всегда было две лестницы и два лифта. Последние, наверное, сто лет в обед как не работают, а вот дублирующий подъем имеется.
— Через этаж? — нахмурился Арсений, однако топот ног и мат в самом низу заставили действовать даже самого прожженного труса.
В три прыжка преодолев ступеньки, проглот залихватски влепил ногой по хлипкой фанерной перегородке и тут же рухнул на пол, а та разлетелась в куски. Заревел пулемет, причем, судя по шуму, не один. Крупный калибр работал на дурака, выбивая крупные куски штукатурки из стены и оглушая ревом. Внизу притихли, но почувствовав, что пошла тяжелая артиллерия, прижали автоматным огнем, да так, что я еле успел упасть и, откатившись в дальний угол лестничной клетки, сжаться в комок. Все вокруг плыло, верещало, обрушалось. На крохотном бетонном клочке, на котором мы с Арсением, вжимаясь в пол, обменивались бешеными взглядами, распахнулся ад на земле.
— Чего лежишь? — взвизгнул Сенечка, зажимая уши ладонями. — Бей по ним, бей.
Я выцелил самого ретивого автоматчика и хлестанул электронной дугой, но тот только охнул и быстро исчез где-то внизу, а вся энергия ушла в молоко.
— Сильнее бей, — взмолился Арсений. — Сильнее! Стенку на них урони, что ли, или пол обрушь.
Идея была здравая, но отсутствие боевого опыта сказывалось. С теми, кто в пределах видимости, было все понятно, но вот как быть с теми, кто прячется по углам и для прямого воздействия недоступен? Вольтирование прошло впустую. То же произошло и с пирокинезом. Спроецировав сгусток огненного марева, я одним усилием воли зашвырнул его в коридор второго этажа, но это не только не отпугнуло, а еще сильнее раззадорило противника. Едва файербол миновал двери и, впечатавшись в противоположную от входа стену, рассыпался на тысячу пылающих осколков, как порция брани вперемешку с шумовой гранатой решительно пресекли мою инициативу. Резануло по ушам дай боже. В глазах снова помутнело, а во рту появился гадкий стальной привкус.
Сенечка отнял от ушей окровавленные ладони и с мольбой в глазах что-то произнес, но я уже не слышал. Сам, дурак, решил вломиться, и куда? В хорошо укрепленное здание с толстенными стенами и кучей безопасников с автоматическим оружием! По сути в неприступную крепость, обитатели которой заранее были готовы к самым причудливым поворотам сюжета. Добился же я глухоты, обилия штукатурки на одежде да полной безысходности.
В мозгу что-то шевельнулось, щелкнуло, будто чья-то невидимая рука перевела меня в другой режим. Был стояночный тормоз, бац — и турбо. Все застыло, звуки, цвета, вылетающие веером из дверного проема гильзы… кто-то из пулеметчиков настолько обнаглел, что подобрался к самому краю. Скорчился в непонятной позе Сенечка на полу, обхватив голову руками и явно попрощавшись с жизнью. Встало все, в том числе и время. Приподнявшись, сначала на колени, а потом и распрямившись во весь рост, я неспешно отряхнул одежу и, быстро преодолев расстояние от площадки до входа, с сомнением остановился около небритого типа, самозабвенно и почти с любовью давящего на спусковой крючок „Утеса“. Парень действительно потерял всякую осторожность, и потому понес наказание первым. Беспечность дело плохое. Методом воздействия стал его же собственный перочинный нож, которым я вполне по-скотски перерезал его горло. Что за чертовщина сейчас происходила, я толком не понимал. Дьявол, дьявол, дьявол.
Второго пулеметчика я накрыл через два шага. Перекрыв подступы к двери и цепляя в зону огневого поражения фрамугу и лестницу на третий этаж, он тоже получил сполна. Перочинный нож сначала побывал в глазнице, а после, переместившись, отметился глубоким разрезом под кадыком. Нашелся и третий боец. В огневой контакт он почти не вступал, но и с ним я особо не церемонился.
Что-то дернулось внутри, пошатнулось, дикая боль в висках обрушила на пол. Вцепившись зубами в рукав куртки, чтобы не закричать, я рухнул как подкошенный на пол. Воздух вокруг окончательно приобрел красный цвет, время опомнилось, сделало брезгливую мину и, ударив меня огненным тараном в солнечное сплетение, вновь пошло по накатанной колее.
— Арсений!
Желудок выворачивало наизнанку. Руки и ноги не слушались, и из мелкой дрожи лихо переходя в конвульсию, я изогнулся на полу, пачкая лицо в крови одного из пулеметчиков.
Надо отдать должное, Сенечка разбираться в происходящем не стал. Проскочив лестничный пролет аки сайгак, проглот ловко перепрыгнул через труп в обнимку с „Утесом“, хищно пригнулся и упал вперед, уходя от вновь начавших работать автоматчиков.
— Лихо, — хохотнул он.
— Уходим. Тут больше никого нет.
Прозвучало это почти шепотом, но мой приятель понимал и без слов. Обшарив карманы поверженных, Сенечка с улыбкой волка из „Ну, погоди“, добравшегося-таки до того мерзкого зайца, начал кидать одну за другой шумки, устроив атакующим день независимости. Гранаты и так глушили, а уж в большом количестве да в замкнутом пространстве и вовсе выводили из строя. Грохот автоматных очередей затух на несколько секунд, но и этого было достаточно.
Дальнейшее я помнил слабо. Чувствовал, как Арсений тащит меня куда-то, слышал, буквально физически ощущал запах горелого мяса, а затем воля окончательно покинула меня.
— Где твой сейф?! — выл проглот, обливаясь потом, но упорно волоча меня к лестнице на третий этаж. — Не уходить же с пустыми руками?! Как ты?! Может, спирта?!
— Давай, — без особой надежды прошептал я.
Прислонив меня спиной к стене, Арсений выпростал из безразмерных карманов флягу с огненной водой и попытался влить в меня некоторое количество спирта. Первый глоток прошел не в кассу. Желудок, возмутившись, тут же попытался опустошаться, и я с большим успехом поделился со всем миром остатком яичницы с тушняком. Второй прочистил мозги и больно ударил по глазам. Чувство было такое, что глазные яблоки выскочат из глазниц и, упав на пол, покатятся по залитому кровью и заваленному гильзами коридору. Третий уже прошел, а четвертый блаженно затуманил мозги, тут я понял, что смертельно пьян. В себя я, разумеется, не пришел, но судороги исчезли, сменившись слабостью и головокружением. Лучше уж так.
