Что-то в нём менялось. Пока ещё незаметное, неясное, такое, что не поймаешь словами. Он вспомнил свои прежние мысли по поводу взросления: в столице и здесь, когда подслушал разговор Синнэ и Хромого. Теперь они казались ему смешными. Может, когда-нибудь и нынешние покажутся такими же…
Он туго закрутил флягу и встал, чтобы оглядеться. Его отряд занимал юго-восточную часть стены. Впрочем, отряд — это громко сказано: из восемнадцати воинов многие были ранены, и все ослаблены. За последние сутки ни один не отдохнул как следует. Сколько они смогут продержаться против «скоморохов»? Вряд ли дольше, чем в прошлый раз. А им нужно выиграть время, затянуть схватку и не позволить ей выплеснуться со стен во внутренний двор…
Хакилс понимал это не хуже Сиврима. Однако на закате, собрав их всех у ворот, опальный дворянин прямо сказал: когда удерживать позиции станет невозможно, будем отступать. Без паники, но и без промедления. Запасов в Дозорной хватит на месяц-полтора.
Сиврим отметил для себя это его «когда». «Когда», а не «если».
— И я хочу, чтобы вы ещё кое-что уяснили, — сказал Хакилс. Он не стал взбираться на парапет или хотя бы на крышу гончарни, его и так все видели; их — «всех» — осталось не много. — Большинство из вас я знаю не один год. Других в бою пока не видел. Но то, что скажу, касается и ветеранов, и новичков. Перед сражением многих начинает трясти, в голову лезут шелуховые мысли про подвиги, геройство и прочую книжную ерунду. Я и сам такое испытывал не раз. Так вот, вбейте себе в головы, — он сплюнул в сторону, — мы тут не геройствовать будем. Кто собрался красиво пожертвовать собой во имя идеалов или там дарги ведают чего — руки в ноги и давай сразу во Врата. Мне здесь такие не нужны. Почему? Потому, что, когда дойдёт до дела, они себя ни за медяк угробят и других в могилу уволокут. Спорить будем? — Он выждал, обводя всех угрюмым чёрным взглядом. — Не будем. Дальше. Мы вообще здесь не для того, чтобы умереть — красиво там, некрасиво — неважно; не для этого — и точка. Мы здесь выполняем свою работу. У нас с Вратами уговор: они по мере сил снабжают нас зерном, сырьём и оружием. Мы их — защищаем от напастей. Они свою часть уговора всегда выполняли. Мы свою — тоже. Причин расторгать договор не вижу. Поэтому никому не предлагаю выбирать: хочешь ты сегодня рискнуть жизнью или нет. Этим я оскорбил бы вас и себя. Все знали, на что идут. Сегодняшняя ночь ничем не отличается от прежних. Повторяю: мы здесь для того, чтобы раздавить поганых жуков, которые придут из Рёберного леса. Вчера мы начали это делать, сегодня закончим. Всех не передавим? Может быть. Но проредим так, чтобы те, кто выживет, если и доберутся до Врат, вреда городу и горожанам не причинили. Вот для этого мы здесь. Вот это мы и будем делать. У меня всё. Кто-то хочет высказаться? Нет? Тогда — за дело, каждый знает, чем ему заняться.
Он тут же повернулся к Ткачу и начал обсуждать с ним канаты, сети, «сколько запасов осталось» и прочее-разное. Сиврим слушать всё это не стал, а позвал своих и повёл наверх.
И вот прошло часа два, а то и больше, и теперь они маялись от выматывающего ожидания, от неизвестности. Раненые, оставленные на башнях часовыми, раз за разом выкрикивали: «Чисто!»
Это было хуже всего, потому что позволяло надеяться на благополучный исход. Расслабляло. Подтачивало изнутри.
Чтобы не заснуть, разговаривали о пустяках.
— А вот говорят, чтоб из призрачного вернуться, надо обязательно под язык покласть пёрышко…
— Чьё?
— Да хоть чьё. Главное — оно будет щекотать — ну и… вроде как заставит тебя всё вспомнить: кто ты есть, откуда взялся. А когда докумекаешь, что ты в призрачном, тогда начнёшь шукать выход. Иначе никак.
— Это почему это?
— А потому, сибарухова твоя башка, что иначе будешь думать, что всё в порядке. Что ты обычной жизнью живёшь. А сам будешь таять помалёху, покуда душа вконец не истончится. И тогда — всё. Была душа — и нет, был андэлни — весь кончился.
— Врёшь. А если не пёрышко, а что-нибудь другое?
Сиврим слушал их вполуха, а сам жалел, что так и не успел переговорить с Грэлтом. Хакилс — не жрец, он и лекарь-то больше по случаю. Акки? — слишком молод, что он может знать. А Грэлт уже ничего не расскажет, после такого из призрачного мира не возвращаются, хоть всю подушку за щёку затолкай.
— Как думаете, господин Вёйбур, может, алаксар знает секрет?
— А? Это ты, Обруч… Какой ещё секрет?
— Которым воспользовался старый Грэлт.
— Вряд ли. — («И кстати, а где, собственно, Хромой?») — Да если бы и знал… нам с того какой толк? После того, что сделал Грэлт, если ты помнишь, наши тоже пострадали: задело всех, кто был рядом. Это во-вторых. А во-первых — кто-то ведь должен будет пожертвовать собой.
— А разве мы и так…
— Хватит болтать, — спокойно сказал Клоп. — Вон, явились уже.
Он быстро поднёс ко рту правую руку, затем отнял её и больше не произнёс ни слова до самой смерти.
На дальнем берегу вади расцветали порталы. Словно пустынные цветы, срок жизни которых исчисляется часами, они стремительно распускались, вспыхивали всеми оттенками зелёного, тянулись к небесам и, извергнув порцию «семян», с режущим ухо треском умирали.
«Семена» падали на песок, выпрямляли поджатые лапы и превращались в бэр-маркадов. Сиврим смотрел на них с тупым оцепенением. Не верил своим глазам. После прошлого штурма «скоморохов» не могло быть так много!..
— Прицельный огонь! — невозмутимо скомандовал Хакилс. — Только по чёрным жукам. Давай!
И Хакилс, и стрелки знали, что даже днём попасть с такого расстояния предельно сложно, ночью — и подавно. Они стреляли по жучиным торникам в последней отчаянной попытке выполнить свой долг перед Вратами Пыли. Теперь уже никто не сомневался, что «скоморошья» Матерь была лишь живой утробой, а главные в колонии — чёрные «гвардейцы». Убить их — значит обезглавить колонию.
— Давай! Давай! Давай!
Стрелы с протяжным выдохом-свистом уходили во тьму. И падали в пересохшее русло. До дальнего берега долетали единицы.
Все — мимо.
— Точней, дарговы ублюдки! Точнее!
Несколько стрел ткнулись зазубренными клювами в жучиные панцири. Отскочили, покатились по склону. Канули во тьме.
— Рункейрова требуха! А ну-ка залп огненными.
Без толку. Две хлестнули песок перед самой мордой «гвардейца», ещё одна выцелила щель между надкрыльями, но погасла.
Торники мигнули друг другу скоплением ядовито-зелёных пятен на рожках и попятились. Недалеко — так, чтобы самые шальные стрелы не долетели.
«Солдаты» тем временем уже бежали по склону на дно вади. Вот-вот вскарабкаются на северный берег и атакуют крепость.
— Отставить! — рявкнул Рултарик. — Забыли про чёрных. Бейте по тем, кто спускается. Цельтесь в головы. Жадюга! Купели готовы?
— Да.
