— Ты просто обязан дать мне интервью. Называй цену. Все равно воскрешение из мертвых состоялась.
По моим сведениям генетическая экспертиза в МВД однозначно показала: в депутатском автомобиле взорвались только двое.
— У тебя есть там связи?
— Сколько угодно. Каждая информация по криминалу имеет свою цену. Основной источник — как ни крути — МВД. Но люди там осторожные — берут деньги только у хороших друзей.
— Ты не в курсе — они копали бывших сослуживцев Аристова по делу об убийстве его дочери?
— Насколько я знаю, следственная группа получила отповедь в ФСБ плюс заработала нагоняй от начальства.
Им ясно дали понять: копайте где-нибудь в другом месте, не портьте тут грядки.
— Черт. Мне только фамилии.
— Эти данные изъяты из дела, можешь поверить. Я сам собираюсь бабахнуть статью. Знаешь, что мне удалось выяснить? Никакая госпожа Аристова не получала в Америке вид на жительство.
— О чем ты?
— До сих пор считается, что по возвращении семьи из Америки жена бросила генерала и укатила обратно.
Она была моложе его на пятнадцать лет, погуливала постоянно. Он терпел — боялся развода из-за карьеры.
Все вроде бы убедительно… Только никакая госпожа Аристова не получала в Америке ни вида на жительство, ни гражданства. Это я достоверно знаю — заказывал информацию через своего бывшего одноклассника, который сейчас мелкий клерк госдепартамента. У них компьютеры не врут.
— Ну и что дальше?
— Вряд ли она прожила там десять лет на птичьих правах.
— Пожила в Америке, укатила в другое место.
— Все это не так просто без соответствующих документов. У меня возникло другое предположение: от нее избавились. Избавились те люди в КГБ, о ком она слишком много знала.
— От этого не легче. Нужны фамилии, понимаешь.
— Просто хочу показать тебе, насколько тут все запутано.
— Тут надо не распутывать — разрубать… Слушай, а ты уверен, что ее убрали? Тогда у КГБ были в ходу и другие методы.
— Помню: дурдом. Интересная мысль — надо будет проверить. Если она где-то там, то, конечно, под чужой фамилией. Попробую уточнить время, когда она якобы уехала… Так ты дашь мне интервью или нет?
— Я тебе уже подкинул идею.
— Ладно, еще поговорим.
Репортер вернулся на кладбище поздно вечером.
— Да, не очень тут у вас уютно. Мороз по коже.
— Узнал что-нибудь?
— Между прочим я успел провернуть колоссальную работу. Вероника Аристова «уехала в Америку» в декабре восемьдесят девятого. В декабре в Кащенко поступило шесть женщин. Из них по возрасту подходят только две. У обоих найдена тяжелая форма шизофрении.
Может ее в самом деле туда упекли… Боюсь только, что за этот срок ее состояние аккуратно подогнали под диагноз.
— Ты пытался просочиться внутрь? Попробуй предложить взятку главврачу.
— Только не надо меня учить, кому и что предлагать.
Зачем мне главврач — ему есть что терять. Во-первых, он может заложить. А если согласится, то за хорошие бабки. Ты гол как сокол, мне тоже аванса за статью никто не даст. Проще договориться с младшим персоналом.
Ночью все кошки серы. Я уже прощупал предварительно почву.
* * *
— Как вас много, — выразила свое недовольство дежурная медсестра. — Зачем целая делегация?
Комбат и Виктор промолчали, отдав инициативу репортеру.
— Обещаем вести себя тихо, — сладко улыбнулся Удовиченко.
Она достала из ящика стола конторскую книгу с заранее вложенными закладками. Истории болезней с черно-белыми фотографиями пациенток в фас и профиль. Их снимали точно так же, как снимают преступников.
— Вот вам одна, вот вторая…
— Эта, — ткнул пальцем Комбат, — его кольнуло в грудь от явного сходства женщины с покойной Ритой.
— Мы должны с ней поговорить, — Удовиченко бережно взял медсестру за локоть.
— Вы хоть понимаете, что она собой представляет?
Это уже растение — не человек.
— Где это можно организовать, чтобы нам никто не помешал? Сколько с ней человек в палате?
— Четверо. Это безумный риск, я ведь здесь не одна дежурю. Она столько времени не видела незнакомых людей, привыкла к одним и тем же лицам. Кто может поручиться, что не начнется припадок?
— Разбудите ее поаккуратнее.
— Хорошо, — вздохнула медсестра, вставая. — Они, в принципе привыкли к побудкам среди ночи.
Поднимаем, чтобы не наделали под себя, чтобы таблетку приняли.
— Сколько ей нужно, чтобы проснуться по настоящему?
— Они вообще толком не просыпаются. Ходят, едят, бормочут — но это ровным счетом ничего не значит.
— А кто-нибудь помнит, какой она здесь появилась? — вмешался Рублев.
Медсестра пожала плечами.
— Я так точно нет. Я здесь всего шестой год. Надо посмотреть в истории болезни — к кому из врачей она попала.
Они шли по пустынному коридору, освещенному люминесцентными лампами. Белый, стерильный свет заливал выбеленные стены и потолок.
— Подождите, я ее приведу. Только не кидайтесь все сразу. Хорошо, если с ней будет иметь дело кто-то один.
Медсестра завела их в пустую комнату, включила настольную лампу.
— Ждите здесь, — повторила она. — Главное, все должно быть тихо. Знаете, как у нас бывает? Одна пациентка дернется от шума — припадок готов. А дальше пошла цепная реакция. Вот тогда начинается настоящий дурдом.
— Кто будет с ней говорить? — спросил Удовиченко, когда дверь за медсестрой закрылась. — Я должен снимать, эта пленка может фигурировать на суде в качестве доказательства.
— Зачем тебе пленка? Надо человека отсюда вытащить, — проворчал Рублев.
— Скажи еще, что прямо сейчас намерен ее забрать.
— Не сейчас, но очень скоро.
— Сперва попробуй, чтобы она тебя поняла.
— Ей вряд ли понравится вид камеры. Это может все испортить.
— Это мои трудности, она ничего не заметит.
Прошло еще четверть часа томительного ожидания.
Наконец, послышались шаги: кто-то еле волочил ноги, кто-то ступал твердо и нетерпеливо.
Медсестра ввела в комнату женщину неопределенного возраста с землистым от постоянного недостатка свежего воздуха цветом лица. Женщина сильно отличалась от той, чьи фотографии были вклеены в историю болезни. В первый момент Рублев хотел заявить о подмене, но потом, приглядевшись к давно потухшему лицу, понял — никто не собирался вводить его в заблуждение.
