Только они миновали Вечный Трамвай, как прямо перед ними на сумасшедшей скорости проскочила перекресток громада БРДМ – боевой разведывательно-десантной машины российской сборки.
– Митяй, стало быть, на дело вышел. У него вроде бээрдээм в хозяйстве был… – заметил Даня.
– Точно он, – ответила Катя, прикуривая. – Больше никто раздобыть не смог.
Ожил токер Дани:
– Живи дольше сегодня…
– И ты живи дольше, генерал, – ответил Митяю Даня.
– Все по плану?
– Чего мы все стоим без хорошего плана, Митяй?
Из токера донесся хриплый смех.
– Ну бывай…
Катя промолчала, Немо, конечно, тоже промолчал, зато Тэйки сразу вышла на связь:
– О каком это плане ты тут болтал с Митяем?
– Успокойся. Это он, наверное, какую-то модную фразочку ввернул. Я сам не врубился.
– А-а-а. М-м. – В междометиях Тэйки слышались одновременно разочарование и подозрение, но расспросы продолжать она не пожелала.
Маленькая колонна проехала перекресток, и тут Даня закричал:
– Тормози, етитт! Тормози!
Гэтээс встал как вкопанный. «Бобер» остановился секундой позже.
Р-р-р-бды-щ-щ! – долбанул бампер «газика» в корму «Бобра». Токеры разразились матюками. Катя не выдержала:
– Просто держи дистанцию, Тэйки!
– Да держу я, мать его… Почему стоим?
Генерал пояснил всем:
– М-детектор распознал четыре магических якоря дальше по улице. Я их сейчас вижу на экране так же ясно, как ваши морды через стол с харчами. Свеженькие, аж искрят. Приклеило бы намертво… Приготовьтесь, сейчас явятся их хозяева.
– Ты их видишь, Даня?
– Да вот они, Катя, влево на одиннадцать часов. Восемь шакалов, инфракрасный локатор ясно показывает.
– Так чего ты ждешь?
– Эти дурни сейчас встанут покучнее… Ага, молодцы. Люди. Автоматы. Пулемет. «Плащ Тени». Базука.
Темнота расцвела вспышками автоматной пальбы. Злую автоматную трескотню перекрыл басистый рокот пулемета. Пули зацвиркали по гэтээсовской броне. Катя подумала, до чего же это была хорошая идея – обрядить тягач в легкобронный наряд…
– Всем закрыть глаза, Изумрудная Дымка! – приказал Даня. – Топлю кнопочку.
И никто из команды не увидел, как на боковой подвеске Гэтээса пыхнул бенгальский огонь, и не огонь даже, а легонький огонек, над колонной взлетела маленькая несерьезная штучка, пестрый цилиндрик, больше всего похожий на карнавальную хлопушку, – Катя один раз сказала, она-то видела настоящие карнавальные хлопушки, – на высоте двух человеческих ростов штучка пыхнула еще разок, и по всей улице разлилось легкое зеленоватое сияние. Оно продержалось не более десяти секунд, а затем цилиндрик растаял в веселом фейерверке.
– Можете отпереть глаза. Трогай, Катя, мимо якорей – вот так и так.
Когда колонна проезжала мимо кучки нападающих, они ползали, выли, бились в истерике, пытались выдирать себе глаза, чтобы хоть так унять вспыхнувшую в них боль. По лицам текли слезы.
– Москва слезам не верит… – хладнокровно прокомментировал Даня. – Кажется, так говорили бояре Леонида Брежнева.
– Эх ты! Чему я вас только учила!
– Что, бояре были у Владимира Ленина?
Катя кисло улыбнулась:
– Я тебе потом объясню. Завтра. Долгий это разговор. Лучше скажи, думаешь, залетная команда? Гости дорогие?
– Да никакая это не команда, Катя. От команды мы бы просто так не ушли. Команда это значит – серьезные люди.
– Тогда – кто?
– Это сельские бродяги, отребье. На фермах работать не хотят, в Секретное войско не идут, сами нормальную жизнь наладить не могут. Вот и пришли в город, думают, тут кренделя на каждом столбе развешаны, а у лохов полна мошна консервных банок… Не знают или знать не хотят, что в городах давно все сожрали, теперь только тем и кормимся, что с ферм приходит или с аграрных заводиков.
Катя помолчала, раздумывая, не лишним ли будет очередной вопрос, но потом все-таки задала его:
– Даня, это была боевая или предупредительная?
– Всех готова пожалеть? – Даня рассмеялся. – Знаю тебя.
– И все-таки, Даня, я считаю, не нужно лишних…
– Да предупредительная, предупредительная, ты ведь тоже меня знаешь, могла бы и не спрашивать. Через час-другой расчухаются и зрячими отсюда уйдут… если, конечно, не полные дураки и усвоили, что почем в столице нашей родины.
– Что-то неспокойно мы сегодня едем…
– Нормально. Меня только одна вещь беспокоит всерьез. Почему Немо не предупредил нас о засаде?
Катя удивленно подняла брови:
– А ведь и, правда. Я сразу как-то не подумала, Даня…
– Ладно, сейчас узнаем.
И генерал вызвал Немо. Тот ответил не сразу и как-то неуверенно:
– Да.
– Проморгал засаду-то, мистер Жестянкин?
– Да-а…
– А какого рожна? Немо, ты, вообще, как? Не ранен? Ты в порядке?
– Да-а… Просто… у меня… циклоида… в нижней позиции…
В этот момент Даня подумал: может, стоит остановить колонну? Может, вообще стоит ее развернуть да послать операцию подальше? Обидно, конечно, слов нет, и проблем будет до едрени фени, но если Немо рехнулся, то это куда как серьезнее.
– Генерал… не… беспокойся… ты… да… это… бывает… редко… очень… но…
Немо бормотал тихо и слова выговаривал как будто с трудом. Вдруг голос его изменился и стал прежним – будто кто-то передернул затвор в его голове и дослал патрон в патронник: клац-клац и парень готов к бою!
– Все. Генерал, я пребывал в наименее боеспособном состоянии сознания. Мой разум на четыре пятых отставал от текущей реальности на две минуты. Я мог вести машину, стрелять и воспринимать приказы, но ничего более сложного. Ближайшее будущее было от меня закрыто.
– Старик, нам сегодня понадобится сто процентов твоих мыслительных способностей. Уверен, что сбоев больше не будет?
– Уверен, генерал. У меня так бывает раз в три месяца, и раньше я удачно подгадывал приближение… нижней позиции… на время, когда у нас не случалось ничего важного.
– Полагаюсь на тебя. Смотри!
Ночная Москва проплывала мимо колонны. Страшная, истерзанная войной, изнасилованная чужаками и едва-едва обласканная любовью немногочисленных своих, она каким-то чудом сохранила остатки прежнего величия. Некоторые дома, пустые, с выбитыми стеклами, оскаленными пастями подъездов, стылые, заваленные хламом, который уже никому не нужен, стояли, как последние солдаты каменной армии, готовые сопротивляться времени и неумолимому гневу врага, готовые выстоять до победы или умереть, распасться в бессмысленные груды кирпича. В их подвалах еще теплилась жизнь. Еще широкогрудые проспекты московского Юга не полностью скрылись под завалами. Еще редкие отряды истинных хозяев и защитников великого города не утратили боевой ярости. Как будто огромное тело, когда-то прекрасное, а ныне обезображенное, распятое на косых перекладинах рек и автострад, силилось не погибнуть от смертоносного холода, а выжить, выжить, выжить…
