Даня подошел и молча погладил ее по руке. Муж мог бы так сделать, сын – никогда. Катя с легкой горечью подумала: «Теперь я им в мамашки уже не гожусь». А потом вспомнила последние дни и поправила себя: «Почти».
Даня деловито сказал:
– Спит – и хорошо. Чем дольше проспит, тем лучше. Так, Катя, отправь Тэйки и Немо выгружаться. Тайный въезд в подвал, который у Гвоздя раньше гаражом был вот где… – Он нарисовал пальцем на ладони несколько линий и добавил пару объясняющих фраз, – передай им и иди сюда. У нас будет особенная работенка. Совершенно особенная.
И пока Катя разъясняла остальным, как, куда и что (это отняло у нее вчетверо больше времени, чем у Дани, когда он показывал ей самой), генерал занялся поисками тряпья в Гвоздевом хозяйстве. Годились полотенца, старая одежда, грязные подштанники, чехлы, постельное белье, отработавшее свой срок… Барахлишком Гвоздь всегда был богат. Но никогда не помнил, какая вещь где лежит, и из какой кучи надо вынуть новую рубашку, дабы она не превратилась в старую, будучи ни разу не надеванной.
Даня намародерил целую гору. Вернулась Катя, и он вместе с ней решил, без каких тряпок команда вполне может обойтись. Потом долго искал ножницы и клей…
В течение часа они вдвоем обклеивали койку тряпьем. Все углы, все плоскости. Катя в самом начале поинтересовалась смыслом этой работы, и Даня с несвойственной ему застенчивостью объяснил:
– С ним будут твориться… странные вещи Катя. Возможно, ему захочется попортить свое тело. Или… совсем… того. Ну и… он нас будет пугать… мол, самоубьюсь, гады, дайте порошочку, а то самоубьюсь. А мы… нам нельзя дать ему ни единого шанса. Даже стул не надо придвигать в койке. Еду ставить на пол, воду на пол. Лохани и горшок ему из покрышечной резины нарежем. Такие дела.
Когда они закончили, Гвоздь все еще спал.
– Напоследок поищем его поховки.
– Что?
– Ну, где он наркоту держит.
И они обыскали две комнаты. Поставили все вверх дном, не пропустили ни одной щели.
Это был траб. Совсем немного серого порошка, граммов тридцать. И это была радужная пыль, две упаковочки под одну инъекцию каждая. И еще это был Линкс-А, литровая банка, пустая на треть.
Даня, увидев банку с Линксом, побелел. Кате показалась, будто генерал скрипнул зубами от ярости. Или ей не показалось?
Все Гвоздевы сокровища отправились в унитаз.
– Даня, я слышала, будто им надо давать в самом начале маленькие порции… от ломки. А с течением времени порции уменьшать, уменьшать, уменьшать…
– Нет.
– Прости. А зачем ты все слил, не лучше ли…
– Поменять на харчи? Верно. Лучше. Умнее. Но это не должно лежать здесь ни дня, ни часа.
Катя удивленно пожала плечами:
– Он ведь не дотянется.
– Не о нем речь, а о нас.
– Не понимаю.
– Поймешь. Он так будет выть, корчиться, глумиться над тобой! Сама дашь.
– Нет, я не дам. Я еще не выжила из ума генерал.
– Да! В первый раз не дашь. И во второй. И в десятый. Но когда он взмолится в сорок четвертый раз, ты сломаешься. Ты пожалеешь его и пустишь все дело насмарку. Знаешь, как ему будет худо? Да он весь на дерьмо готов будет изойти ради одной капельки. Застыдит. Оттрахать пообещает. Слюни пустит и эпилептиком притворится.
Катя помолчала с минуту, а потом все-таки спросила:
– Неужели сам Гвоздь все это предвидел за полтора года?
– Ну не я же.
Даня утаил от Кати только одну мелочь: тогда мастер-хранитель полагал, что у его кровати дежурить станет сам Даня, непреклонный и прагматичный. Но Гвоздь все равно был уверен: «Я и тебя заболтаю. Есть у тебя кое-какие уязвимые точки. Ты принесешь мне дозу, нет сомнений. В конце концов, принесешь».
Катя потрясенно молчала. Она многое повидала, но с конченым наркошей ей никогда возиться не приходилось.
– Все, Катя. Твое дежурство началось с этой секунды.
– А как же вы… как вы справитесь с делами без меня?
И Даня ответил очень вежливо:
– Ничем крупным без тебя мы не займемся. Придется отложить все дела до Гвоздевой поправки. А с мелочевкой как-нибудь справимся втроем.
Катя все еще смотрела с сомнением.
– Хорошо. Я обещаю: если затеется серьезная бодяга, я заберу тебя. Но не больше, чем на полдня.
Она устало вздохнула:
– Я не о том, генерал. Здесь всегда должен быть хотя бы один человек. Допустим, нас перебьют. Нельзя такого исключить? Плохо, конечно, но исключить такого нельзя. Кто освободит Гвоздя?
Даня вытер пот, неожиданно выступивший у него на лбу. О таком раскладе он не подумал. Дубина. Надо было подумать.
– Если ты понадобишься снаружи, тут останется другой человек.
Затем Даня поговорил отдельно с Тэйки и Немо, объяснил все лукавство их нового положения. Первую попросил приглядеть за Катей. Может ведь она поддаться на уговоры Гвоздя и добыть ему порошок на стороне? Тэйки скривила рожу и со вздохом ответила:
– Мадам может. Она ведь хорошая, не как мы – собаки с зубами…
А Немо генерал уговорил присмотреть за всеми, используя его сверхъестественную интуицию. Немо переспросил:
– За всеми, командир, значит, и…
– Значит, и за мной, Немо. Я тоже не надежен на все сто. Пожалуй, один ты и надежен.
Генерал уверен был и в себе, и в Немо. Но он закладывался на тот невероятный, фантастический случай, когда любая надежность какими-нибудь внешними обстоятельствами поставлена будет под вопрос. Умом понимал: блажь, перестраховка. А задница настаивала на своем: пусть блажь, но на всякий-то случай надо бы соломки подложить, – мягче падать будет, когда споткнешься на ерунде.
Как обычно, ум дурил, а задница фонтанировала мудростью.
Ненадежными оказались все.
Люди же…
Проснувшись, Гвоздь сначала не понял, какого ляда он сам себя приковал к койке. Увидел Катю и спросил:
– Вы уже пришли? Часа же не прошло, как уехали… Не получилось с магом? Не прошла Данина концепция новой войны? Жаль, намечались любопытные изменения… Не пойму, откуда у меня эта игрушка… – осторожно погладил он наручники. – Кстати, куда я задевал ключ?
– Ты все забыл. Ведь ты открыл нам, а потом заснул.
– Кажется, я самую малость потерял ощущение времени… – Гвоздь попытался сунуть свободную руку в карман, но не обнаружил на себе штанов.
– О! – только и сказал он.
– Все отлично, милый, все просто отлично. Мы взяли мага… правда, потом пришлось его убить… Даня своего добился, шума было на всю Москву, он теперь говорит: «Время меняется, началось новое время…»
