Мы с Жилко в обнимку летим к основанию холма, а когда приземляемся, ее голова мертвой тяжестью падает мне на подбородок. Из шеи женщины-мальчика хлещет кровь. Позвоночник перебит осколком. Всё. Я сжимаю в объятиях труп.
Самого-то меня куда ударило? Ранен? Или нет?
Вот же падаль! «Альпиец» обезображен осколком до полной утраты боеготовности. Везет же мне с оружием.
— Жанна Афанасьевна! Жан-на… Сержант! Куда вы меня… Я приказываю…
Малышев тащит мимо меня в камыши, в болото, обмякшего Гетьманова.
— Давай, Тим, за мной, млять! — и еще кому-то за спину: — Не отставать!
Военсталкер со снайперкой, пригнувшись, палит в сторону перешейка.
Отпускаю стремительно холодеющее тело. Кричу Гетьманову:
— Жанну Афанасьевну убили!
Электрошкаф на холме разлетается в щепы от прямого попадания из гаусс-пушки.
— С-суки, — бормочет снайпер. — Двоих я точно положил…
— Где они?
— Да уже на той стороне холма. Перешеек уже их.
— Тогда будет им сюрприз… гранаты есть?
— Есть. А на хрена тебе? Не добросишь.
— Дай!
Он дает. Такая же РГД-5, как и у меня.
— Давай, браток, в камыши. Чуть подале, — говорю ему.
Мы делаем несколько шагов. Метрах в двадцати впереди нас слышится голос Гетьманова:
— Поставьте меня на ноги, сержант! Немедленно! Я могу передвигаться, я не ранен, я всего лишь слегка контужен…
Хватаю снайпера за локоть.
— В самый раз. Идея есть одна…
— А? — и на лице у него написан вопрос: «Что за идея?». А в глазах — мучительное желание сбежать.
— Погодь, — говорю. — Задержим их тут как следует. Ты только помоги мне.
Ну, он военный, понты, туда-сюда, не хочется ему показывать, что зассал. Это ж ясно.
— Смотри.
Я размахнулся и отправил одну гранату за холм.
Рвануло. Оттуда донеслись такие вопли! Такой истошный, отчаянный крик!
Очень хорошо. Ну получите, твари, вторую. Хорошо легла! Опять взрыв — чуть левее — и опять адские крики..
Вот вам еще сюрприз, дармоеды! Я в беге и прыжках не силен, вот только дар у меня один есть — далеко метать тяжелые штуки. А если понадобится, то и очень далеко. И вам, чмошникам, даже представить себе трудно, откуда я могу заметнуть эргэшку прямо вам под ноги!
— А теперь, давай, братишка, глянь в прицел. Сейчас те, кто там жив остался, нас своими гранатами забросать попробуют. Прямо с вершины холма. Ты уж не подведи, херакни им в самый что ни на есть момент!
— Да понял, не дурак…
Приник парень к своей металлической ляльке, водит ею вправо-влево… Бабах!
И орет мне в самое ухо:
— Пригнись!
На самой вершине холма опять рвануло. И рвануло — мое почтение!
Осколками возле нас все камыши в мелкое крошево посекло.
Понятно мне: отважные твари — эти бандюки. К несчастью для них, вместо того, чтобы накупить старых добрых простецких эргэдэшек, они набрали дорогих и лукавых эргаошек. А меж тем учиться надо с такими штуками работать, мать вашу, раздолбай! После того как снайпер их гранатчика пристрелил, трехсотграммовая рифленая дура брякнулась у него из руки на землю, и какой-то долбонавт двинул по ней ногой, хотел отправить ее подальше.
Не знал он, что эргаошка срабатывает от удара. И теперь там у них очень думственно стало. Разлет осколков от этой дряни такой, что мало не покажется. И какие осколочки! Эх…
— Уходим, пока передышка!
Прав мужик. Потому что если нам в спину метнут такую дуру, то все эти осколочки будут наши…
В общем, побежали — страх придавал нам прыти. Догнали Малышева с Гетьмановым в два счета.
— Точно ли погибла Жанна Афанасьевна? Вы это видели? Вы пощупали пульс? — вцепился в меня Гетьманов.
— Труп. Без вопросов. Она мне оставила… — тянусь в карман за флешкой, и тут метрах в сорока от нас взрывается граната.
Другая. Третья. Все с недолетом, понятно, но все — эргаошки.
— У-у-у-у! — стонет Гетьманов, схватившись за щеку.
— Вот гнида! — ругается снайпер. Из продырявленного осколком вещмешка Малышева сыплется барахло.
Вот зачем мы тут задержались? Осколок от РГО наверняка убьет с пятнадцати метров, скорее всего с двадцати пяти. До нас и того дальше. Но не настолько, чтобы оставаться тут было безопасно. Оказалось еще у Гетьманова ранение — через всю щеку до уха, а снайперу левую ладонь посекло… Инвалидная команда!
— Всё, уматываем! Профессор, веди, мать твою, — разворачиваю Гетьманова в ту сторону, куда он двигался с Малышевым, пинком придаю ему ускорения.
Гетьманов бежит сквозь заросли осоки, зажимая щеку ладонью. Сквозь пальцы просачиваются струйки крови. Все мы несемся за ним.
С вражьей стороны никто не суется в воду — желающих преследовать нас нет. И только пулемет захлебывается лаем, рассеивая пули наобум. Две или три из них чмокают рядышком. Говорю снайперу:
— Можешь достать гада?
— Может, и могу, — отвечает он на ходу. — Но лучше бы нам не задерживаться.
— Поясни?
— Пулеметчик нас не видит. А вот когда их снайпер до холма доберется, тогда… тогда нам хана. Он — увидит.
Киваю — прав он. Светать начало. Уже не былая темень кругом, а мутноватая предрассветная серь. Хороший стрелок с хорошим стволом положит нас тут как нечего делать.
А снайпер, резво швыряя мослы, спрашивает:
— Ты чего гранаты в белый свет кидал? Чё, ты так уверен был, ну… что бандюки именно там стоят? Мог же напрасно истратить!
— Не мог. Я точно помню, где у вас контейнеры с хабаром лежали. Ну, значит, и эти туда в первую очередь пошли… Такой был расчет.
— А откуда ты узнал, что они нас в ответ забрасывать гранатами станут?
— Так ведь мудачьё. Бандюки, отбросы. У них всегда рефлекс срабатывает: зеркалить, то есть сделать то же, что им сделали. Они вначале зеркалят, а уж потом у них соображалка включается… Если вообще включается…
— Егором меня зовут, — добавляет снайпер и сует мне руку.
Торопливо жму ее.
— Тим.
— А?
— Ну, Тимофей.
— А.
Шпарим по Затону на пятой скорости. То на сушу выбираемся, то опять в холодную черную жижу ныряем. Где-то ее по колено, а где-то и по пояс…
Сколько минут мы сапогами тину глотали, по кочкам лазали и брызги во все стороны разбрасывали!
