«…года два-три максимум… А тех, кто зажился, новые молодые и сильные выживут. На тот свет. И лучше — без баб. Начнут рожать, дуры, а детишек — разве только на свалку, они ж не сильные и не умелые…» — дорабатываю я Шпинделеву теорию.
— А как же бандюки? Ты для них — желанный приз со всеми твоими заначками. Вольный торговец…
Шпиндель поморщился. Неприятный пошел для него разговор.
— Да прутся сюда время от времени. Когда народу здесь побольше — отстреливаемся. Когда сила за бандой, я ухожу. Очень быстро. И не спрашивай как. Я тут каждую щелочку знаю, и если захочу, ни одна сволочь меня не возьмет… Есть тут, знаешь ли, потайные места, ходы. Но торговлю паразиты рушат, конечно…
— Ничего. Сейчас полегче станет. С нынешнего утра.
Он глянул на меня с надеждой. Аж лицо посветлело.
— Ты это точно знаешь, сталкер?
— Точно! Больно их много улеглось на дно болота.
— Значит, буду надеяться…
И он со счастливой мордой убрел готовить нам харч. Увидел, стало быть, свет в конце тоннеля, и есть шанс, что это не фонарик реаниматора.
Я вколол себе антирад и вернулся к Пророку.
— Готово, — сообщил мне он. — Остановил кровь, почистил рану, перевязал. Может, и выживет твой сержант. Молись, брат сталкер. А что это за ерунда при нем?
Амуницию Малышева я оставил распотрошенной. Из-за пазухи у него выпал тот самый сверток, с которым перед смертью не желал расставаться Франсуа.
Разворачиваю.
Мать моя женщина! И эту херь я тащил на своем горбу вместе с сержантом, его «Вихрем», а также прочей дребеденью, закрепленной на разгрузке? Дайте мне премию, срочно!
Двухкилограммовая чушка из потемневшей бронзы со встроенной чернильницей, жерлицем для металлических перьев и пресс-папье в комплекте. Сбоку гравировка: «Товарищу Круминьшу Оскару Яновичу в ознаменование его заслуг как передовика по внедрению рационализаторских предложений и ударника социалистического соревнования от Минречфлота Союза ССР на день его 50-летия. 22 февраля 1984».
Хабар на миллион.
— И вот еще какая-то медалька… хе-хе-хе.
Ну она-то как из контейнера выпала, а?
— Сувениры, Пророк. Это гребаные антикварные сувениры. Хе-хе.
Что, соврал я ему? Да ни одним словом.
Вы же знаете, ребята, я русский мужик, топором тесаный, наждачкой глаженный. Я это отдам. Мне чужого бабла не надо. Нет, от бабла в принципе не откажусь, но…
Ведь было бы правильно, чтобы капитан Осипенко, профессор Гетьманов, снайпер Егор и прочие наши ребята не зря жизни свои положили в этом Богом забытом месте. Пусть френчи подбросят деньжат Бункеру. Пусть Озёрский с этим, как его… кто у него в живых-то остался?.. научный сотрудник Никольский? — вот с этим самым Никольским ставит свои сумасшедшие опыты.
Такие люди должны работать. Потому что только такие люди создают всё принципиально новое. Идеи, изобретения, произведения искусства. Я бы и сам был такой, если б не завяз во всей этой… не знаю как сказать!.. в какой-то мелкой серой дребедени… В общем, на таких людях мир держится. И если кто-то не хочет помогать им, то шел бы лучше сразу дерьма поклевать. Добровольно. Пока нормальные люди насильно к дерьмоклюйке не отвели.
Тут меня веселье пробрало, и принялся я смеяться, сам не пойму от какой херни. Отвели… хе-хе… к дерьмоклюйке!.. аха-ха!
— Что ж, сувениры так сувениры. Хо-хо.
И тоже улыбается, хихикает. Чего это он?
Пихаю медальку опять в контейнер. Оглядываюсь: нет ли рядом Шпинделя? Этот-то ушлый, враз просечет, что к чему.
Но его, слава Богу, нет. И только матрикат фланирует в отдалении по серым просторам. Но это как раз чепуха: девочке с бантом наши человеческие игрушки ни к чему. Она вся в образах! В возвышенном!
Пора приступать к самой неудобной части. Не люблю пользоваться чьей-нибудь помощью, пока не узнал, чем придется за нее расплачиваться. Или доктор местный — нормальный человек? По идее, и в Зоне такие должны бы произрастать…
— Пророк… Ну… извини, если обидную вещь спрошу. Я тут первый раз, обычаев пока не знаю. В общем… короче… ну… ты вот помог сержанту Малышеву… а я вот чего-то должен тебе… ну…
Он качает головой укоризненно.
— Я же тебе не Шпиндель. Мне кроме благодарности ничего не надо… Просто кругом война, Тим, а я кое-что смыслю в лечении людей и зверей. Вот и лечу всех, кто попадется. Надо помогать друг другу… Просто так.
Да он не просто нормальный, он святой. И тут уж мне, ребята, страсть как захотелось дать ему что-нибудь. В подарок. Как хорошему человеку.
— Ну… ты… не обижайся, Пророк. Я…
— Да я уж понял. Ты обычаев здешних не знаешь. Ты новичок, это невооруженным глазом видно. И тебе хочется меня отблагодарить. Я не ошибся?
— Всё так.
— Так ты меня и отблагодаришь — горяченького за твой счет похлебаю. Сколько мы со Шпинделем соседи, а на халяву от него и просроченной банки консервов с червями не допросишься… Ну а супа — тем более.
— А выпивку будешь?
— А что, есть? Под хорошую закуску грех отказываться.
Мы потащили сержанта наверх, в свободную каюту. Тащили бережно, на простыне, как санитары. Кряхтели как старые бабки — тяжел оказался товарищ военный. Постанывал, головой вертел, но в сознание не пришел.
Пророк нудно объяснял мне какую-то медицинскую хренопупию, но я врубился только, что сержант мой долго проваляется в глубоком сне, считай, в беспамятстве. При лечении «ломтем мяса» — это самое обычное дело.
Проверил связь. Ноль связи. Спасибо, Жанна Афанасьевна, земля вам пухом. Умели вы ставить эксперименты…
— Ну что же… Чем бог послал! — сказал Пророк, когда мы наконец устроили сержанта на старом, пролёжанном едва ли не насквозь, полосатом матрасе.
Шпиндель с меню не перемудрил.
Горячая лапша «Души рака» на первое. Горячее картофельное пюре из пластикового стаканчика на второе. Еще кусочек полукопченой колбасы — ровно такой, чтобы мне не захотелось пристрелить «вольного торговца» на месте. Ни на миллиметр больше — точно рассчитал, стервец! Сушка на третье. Пара сухарей вместо хлеба. Посреди стола лежат-полеживают двадцать патронов в лотке от плавленого сырка.
Ну а чай… Долго я к нему принюхивался.
— Вода не из Зоны. Хотя и тут можно пить… кое-где, — успокоил меня Пророк. — А что травами пахнет, так это мои травы. Я ж тут на подножном корму круглый год, приходится собирать… разное… Не хочешь ли, к примеру, отведать копченую конечность псевдогиганта? Сам готовил.
— Вот уж нет! Она небось генномодифицированная.
И шарю рукой в рюкзаке. Ну, где ж она? Дождалась своего часа… А потом, ребята, чудовищное воспоминание чухает меня по кумполу со всей дури. Водку-то… еще в Бункере стырили. Или, может, мы ее выпили: такое состояние было, что не очень-то и вспомнишь, то ли пузырь саморазложился, то ли самоистратился.
