– Позвольте вас проводить. – Со здоровым подозрением тут все нормально – вдруг я хочу без спроса подсесть к одинокому старику.
– Добрый день, сэнсэй, – слегка поклонился я.
– Оставьте нас. – Макото махнул рукой официанту.
Я присел напротив.
– Улетай обратно сегодня же, – выдохнул сэнсэй.
– Нет, – покачал головой в ответ, – завтра вместе с Ай и Юко.
– Твое очередное безумство может их убить, ты это понимаешь?
– Не будет безумств, я их спасу, – со всей возможной уверенностью сказал я.
– Хочешь их спасти? Тогда улетай. – Рука сэнсэя выровняла столовые приборы и поправила салфетку.
– Вы могли бы помочь мне – тогда я гарантирую успех.
– Я могу их вытащить в любой момент. – Макото перевел взгляд на окно.
– Простите? – не поверил я.
– Я пытался сделать все, чтобы они тебя забыли. Я приказал им о тебе не думать, но получил ежевечерние скандалы. Я отнес их телефоны специалисту, но они продолжали раз за разом набирать номер. Я придумал, что ты смертельно болен – они начали учиться целительству как одержимые. Я сказал, что ты женился – им было наплевать. Потом я понял, как заставить их тебя забыть. Я вспомнил о твоих проблемах с кланом и обмолвился, что женат ты только из-за угрозы от родичей.
– И они попытались убить Матвеева.
– И они поехали убивать главу твоего клана, – эхом ответил старик.
– Но у них ничего не получилось, их поймали, – констатировал я.
– Да, все получилось идеально, – кивнул Макото. – Внучкам, правда, почти удалось задуманное, но я им помешал. Так было нужно! Скоро они поймут, что ты не приедешь. Это будет трудное знание, но необходимое для нормальной жизни. И за минуту до смерти от палача, когда в их душах прогорит надежда и любовь, я заберу девочек обратно домой.
– Вы безумны, – покачал я головой.
– Ты испортил мне внучек, превратив послушных и верных долгу в одержимых глупой мечтой. У тебя своя семья, свой дом, своя жизнь, а они не понимают очевидного! Авиновы никогда не позволят взять вторую жену, это против их веры. Мои внучки страдают совершенно зря. Сколько раз я твердил это девочкам, но они глухи. Я вылечу эту болезнь, – с ожесточением проговорил Кавати, – и спасу свой род от гибели.
– Эта болезнь называется любовь.
– Зачем ты приехал? – В бешенстве сэнсэй посмотрел на меня. – Бередить их душу перед казнью? Дать им ложную надежду? Ты ничего не сможешь противопоставить даже слабому роду!
– Я приехал отдать то, что они требуют в обмен на жизнь и здоровье любимых. Я отдам им деньги, сэнсэй, – произнес и скрестил со стариком взгляды.
– Они все равно тебя убьют, все бесполезно, – хмыкнул он, успокоившись. – Пусть будет так. Меня бы они не простили, но твою смерть от чужой руки они переживут.
– Я заберу их оттуда. Заберу навсегда и никому не отдам. И вам в первую очередь, – я поднялся с места, – честь имею.
– Прощай.
В глубине школьной территории, в забытом корпусе клубного здания, этой ночью было неспокойно.
Тревожно шелестела листва, мрачно раскачивались огромные ветви, звери Леса прижимались к широким стволам и терпеливо смотрели безглазыми мордами в сторону входа. Еще один день одиночества и бесконечной тоски. То-что-звалось-Лесом не могло так больше, не могло жить одно без чувства одобрения хозяев, без их азарта, ярких эмоций и любви. С щенячьей доверчивостью Лес ждал хозяев каждый день, но их все не было.
Иногда приходил глупый старик и грозился сжечь Лес, вымогая плоды. Он делал Лесу больно, ранил молодые побеги и сжигал деревья. Когда-нибудь Лес вырастет и обязательно свернет заносчивому старику шею. Всего-то тысячу лет подождать.
Но как тоскливо без хозяев! Ветер в кронах взвыл от тоски. Каждый день без их присутствия – пытка; бессмысленность существования выжигала разум.
Лес больше так не мог.
С тихим шепотом свернулись листья, втянулись в почки и в стебель, словно в обратной киносъемке весны. Тысячи голых ветвей окутали стволы деревьев и начали медленно погружаться в кору. Деревья уменьшались, утончались, перевивались с другими, образуя огромный шар посреди здания.
Мощные корни разорвали бетонные перекрытия пола, чтобы мягко, как руки любящей матери, что прижимает к себе младенца, оплестись вокруг тридцатисантиметрового подобия шишки из черного камня, несообразной, непропорциональной, словно вышедшей из-под резца ребенка, но такой нужной Лесу.
Всю ночь шло преобразование, пока в центре зала не обрел свою форму двухметровый волкотигр о восьми лапах и шести хвостах, в животе которого разливалось мягкое тепло от черного артефакта. Зверь тряхнул головой, втянул воздух безглазой мордой и радостно взвыл, учуяв следы хозяев. Он идет! Он скоро будет рядом, будет нужен, будет жить-со-смыслом! Шесть хвостов радостно завиляли.
Зверь вышел через стену, выломав своей массой металлические листы, еще раз принюхался и прыжком преодолел расстояние до трехметровой стены и ее саму. Воздух дрогнул от могучего рыка – он идет! Он скоро будет дома!
Тот, кого звали бесполезным пьянчугой, занимался очень важным делом – соответствовал своему образу. Очередная бутылка отправилась в кусты, пьяница перевернулся на другой бок и хотел было задремать, когда ощущение опасности буквально взвыло, выдирая его из легкой сонной пелены.
Величие огненной формы ударило во все стороны сполохами пламени, из глотки, что мало напоминала людскую, вырвалось огненное дыхание, рука обрела продолжение в плетях боли, что оскалились в небо десятком ядовитых пастей. Охранник был готов уничтожать армии, втаптывать в пыль города и доставать врагов из ада, чтобы отправить их обратно тысячами разных способов.
Но все было спокойно. В небе зажглось пламя каамоса, снимая любую защиту в пределах своего света. На кончиках пальцев повисла незавершенная техника вызова низших. Дом спокойно спал, не дремал разве что «учитель» – на него сила охранника действовала слабее, но и он водил глазами по двору, морщась от непонимания того, что его разбудило.
Ах, вот оно что – в саду добавилось деревьев. Кто это у нас? Ой! – зеленая плеть стегнула по огненному телу – какой гордый, глупый молодой Лес. Прибежал к хозяйке, бедняга? Живи, раз так.
К стене вновь привалился известный алкоголик и бездельник, проваливаясь в марево легкой дремоты.
Глава 18
Кажется, мне снился дом – тот самый, первый, в центре империи, еще не сожженный ночной атакой. Пробуждение размыло образы сновидения, сознание еще попыталось соединить смесь эмоций и картинок в сюжет, но вскоре признало поражение. Еще один сон забылся, оставив после себя теплое ощущение. Значит, было что-то хорошее. Добрый знак.
Я потянулся в постели и посмотрел на окно, пытаясь разглядеть за тяжелой портьерой улицу. Раз меня не будили – значит, еще рано. Мы остановились в съемной квартире в другом районе Москвы. Добираться до цели было далековато, но и сама встреча назначена не так чтобы рано – в девять утра.
