Определенно, такого же рода рвение он наблюдал сейчас в Аэконе и Диогнесе. Когда они выходили на матовый настил, в них не было ни спеси, ни самолюбования, которыми грешили большинство других соискателей. Которые уползали с площадки на четвереньках.
В тот день Приад лично провел несколько последних поединков. Глядя на несчастных бедолаг, держащих цнокой так, будто видят его второй раз в жизни, он изо всех сил старался сдержать свое раздражение. Он напомнил себе, что за плечами у каждого из этих мужчин по крайней мере один водяной чорв, с которым нужно было справиться собственноручно, не прибегая к посторонней помощи. Это были лучшие охотники на Итаке. Через некоторое время Приад покинул настил, оставив тяжело дышащих соискателей харкать кровью на соломенный мат.
— Хватит на сегодня, — сказал Приад, и группа разбрелась по залу.
Он передал цнокой одному из соискателей, чтобы тот вернул его на висящую на стене подставку. Тут к нему подошел Фраст.
— Тут думаю, можно и не спрашивать… — начал разговор лексиканий.
— Если завтра, сэр, у вас не найдется что-то получше, мой выбор — Диогнес и Аэкон.
— Полагаю, это хороший выбор, — сказал Фраст. — Ваш голос решающий. Я согласую ваш выбор с капитаном Фобором и затем подготовлю все необходимое для обряда зачисления. К концу месяца они станут Дамоклами. — Лексиканий сделал паузу. — Теперь об апотекарии. Его зачисление в отряд должно произойти в то же самое время.
— Давайте я встречусь с кандидатами завтра в семь. После я скажу вам свой выбор. Пригласите также и поступивших — Диогнеса и Аэкона — вместе с теми, чьи кандидатуры мы отметили как возможные. Я просмотрю их еще раз — на всякий случай.
— Сегодня еще есть время, брат-сержант.
— Лучше завтра, сэр. Прошу вас… пожалуйста.
Глубоко погруженный в скальную кору Карибдиса, Толос располагался значительно ниже крепости ордена. Благодаря строжайшей дисциплине, которая поддерживалась в ордене, этот арестантский блокгауз использовался крайне редко. Обычно его обитателями становились военные преступники, и здесь они под бдительным оком надзирателей ордена ожидали окончания расследования.
Фибос, надзиратель ночной смены, был седовласый ветеран, пятьдесят лет назад потерявший обе ноги и руку на Кинзии. Он носил длинную седую бороду, а волосы заплетал в косичку на затылке. Механическая коляска, что везла его вниз по холодному, каменному коридору, отвратительно скрипела на поворотах.
— То, что мы делаем, неправильно, — пожаловался он Приаду.
— А разве это запрещено?
— Нет, насколько я знаю. Но у тебя есть веская причина?
— А я непременно должен ее иметь?
— Ты — командир отделения «Дамокл», брат. Нет, не должен.
Фибос вдруг сокрушенно затряс головой и заохал.
— Он что-нибудь говорит?
— Шутишь? — возмутился Фибос, и вдруг взревел: — Да заткнись ты, во имя примарха!
Приад нахмурился. Он ничего не слышал.
— Буйствует день и ночь, — промолвил Фобос, продолжив движение. — Слышите это? — Приад не слышал. — Вы ничего от него не добьетесь. И, кстати… не подходите к нему слишком близко.
Фибос остановился перед тяжелой бронзовой дверью и, повозившись со связкой ключей, висевшей на его костлявой шее, медленно ее отворил. Дверь распахнулась, открыв за собой еще одну, решетчатую, за которой располагалась мрачная камера, где держали апотекария Хирона.
— Вот, — сказал Фибос. — Буйствует, как я и говорил.
Хирон не буйствовал. Он тихо сидел в дальнем углу камеры и напряженно глядел в открытую дверь. Его лицо покрывали ссадины, а вокруг опухшего носа и по щекам разлились темно-багровые пятна.
— Оставьте нас, — попросил Приад.
— Только не слишком долго, брат, — отозвался Фибос и уехал прочь на своей дребезжащей колымаге.
— Приад…
— Брат Хирон…
— Боюсь, больше уже не брат, — заметил пожилой воин. — Я исключен из фратрии.
— Почему надзиратель ордена твердит, что ты буйствуешь? — спросил Приад, подойдя к решетке.
— А разве я не буйствую? Разве я, припав к решетке, не бросаюсь оскорблениями и не изливаю потоки богохульств и проклятий?
— Нет.
— Понятно. Но большинство уверено, что именно это я и делаю.
— Но почему?
— Потому что… — Хирон запнулся. — Это неважно. Я благодарен тебе, конечно, за то, что ты видишь меня, а не обезумевшего монстра, но нет никакого смысла пытаться тебе все это объяснить. Из этого не вышло бы ничего хорошего. Они бы просто сказали, что я задурил тебе голову.
— Я… — начал было Приад, но не нашел больше слов.
— Давай лучше я задам тебе вопрос? — предложил Кхирон. — Зачем ты пришел?
— Я не мог поверить во все эти россказни. Мне нужно было увидеть самому.
— А что, я уже стал музейным экспонатом?
Приад покачал головой.
— Я не имел в виду ничего подобного. Дамоклы потеряли Мемнеса на Церере, и я рассчитывал пригласить тебя ему на смену. Но мой выбор был… отклонен.
— Мемнес… Он мертв?!
Неподдельная печаль омрачила мудрое, обезображенное синяками, лицо Хирона.
— Значит, нас обоих в этот сезон постигли утраты. Бойцов «Ридатеса» долго будут оплакивать. Все они были храбрыми братьями.
Хирон поднялся на ноги, но, подумав, не стал подходить к решетке.
— Перекрестный огонь. В тесном ущелье. Они погибли… Все погибли. Менее чем за шесть минут. Лишь какое-то невероятное стечение обстоятельств позволило мне спастись. Из-за канонады обрушилась стенка ущелья, и меня завалило камнями. Вот, можешь видеть, это булыжником мне проломило скулу и своротило нос. Извечный Враг полагал, что я тоже мертв.
Он неподвижным взглядом уставился на Приада.
— Если бы я только мог сделать для них что-то. Что-то большее, чем просто вскрыть их уже остывающие тела и достать, одну за одной, их прогеноидные железы.
— Ты сделал все, что должен.
Приад исподволь пытался прощупать Хирона. Если утрата отряда действительно повредила его рассудок, тогда в беседе это проявилось бы, так или иначе, что-то должно было убедить Приада в безумии старого апотекария. Но Хирон оставался абсолютно спокоен.
— Тебя будут судить? — спросил Приад.
— Нет. Я попросил об отонаре. Было решено провести его через два рассвета.
Отонар! Испытание чорвом. Самое худшее, что могло произойти с человеком на Итаке. Оставленный на утесе, совершенно безоружный, он будет ожидать чорвов, призванных из глубин. Если по истечении шести часов он все еще будет жив, его вина будет доказана. Водяные чорвы никогда не коснутся нечистого. Если же они его примут, он навечно останется гражданином Итаки, и признание его невиновности будет торжественно отмечено в траурных ритуалах и песнопениях.
