На лице Курчана возникла глуповатая ухмылка:
— Уж чего-чего, а это мы — в лучшем виде! Со всем нашим удовольствием!
Не слушая уговоров выступить попозже, кудрявый пушкарь умчался раздавать распоряжения. Тут же у костров загомонили, песня смолкла, зато раздались радостные возгласы: бой — это значит добыча, веселуха! Среди костров заметались длинные тени, каратели побежали готовить оружие и машины к выступлению.
Игнаш привалился к горячему пропыленному капоту сендера и принялся сворачивать самокрутку. Йоля следила за ним из кабины и помалкивала, она уже заметила: если дядька закуривает, значит что-то вертит в голове и не нужно к нему лезть. Самоха топтался рядом. Вроде хотел что-то спросить, да не решался. Игнаш пыхтел самокруткой, вспыхивал красный огонек, вокруг шумели, сворачивая лагерь, бойцы, а Йоля вдруг отчетливо осознала, что прежняя жизнь миновала, канула и уже не вернется. Нет больше уличной воровки, грязной и нахальной, есть девица, на которую все встречные озираются и глядят, как на диковину какую.
Тем временем Самоха наконец решился:
— Игнаш, послушай, чего скажу…
— Чего?
— Ты со мной до Корабля съезди.
— Нет резона.
— Деньги, вот тебе резон.
— Самоха, я уже срубил прилично, с Асташкой уладил, мне боле не надо. И между прочим я потратился, чтобы насчет Графа вызнать. Четыре процента посредникам цех пушкарей мне вернет. Цена товару — полтысячи золотом и две тысячи серебром, сосчитаешь проценты.
— А ты что, неужто не хочешь на ракетную установку поглядеть, увидеть, из-за чего столько шума? Я ж тебя знаю, ты — человек! Ты ж не угас пока.
— И что?
— Ты такое увидишь, чего никогда не видывал. Я покажу тебе, как эта вещь работает. Это не оружие, Игнаш, это…
— Песня? — подсказал Ржавый. — Ты мне уже говорил.
— Это песня, которую раз в жизни спеть можно, понимаешь? — В голосе оружейника что-то странное прорезалось, невероятное для толстого выпивохи, торгующего смертью. Даже Мажугу проняло, когда пушкарь это высказал. — Прикинь, Игнаш, если не теперь, ты никогда в жизни не увидишь, никогда! Чего бы ты ни достиг, как бы высоко ни поднялся, а этой песни тебе боле не слыхать! Вот для чего ты живешь, Игнаш?
Мажуга бросил окурок под ноги, затоптал.
— У меня есть цель в жизни, и она осталась дома.
— Видел я твои цели, Игнаш. Ничего-то ты не знаешь… даже жалко мне тебя. Да что я говорю с тобой о песнях — разве ты пел когда? Эх… — Самохе не хватило слов, чтобы объяснить свои непростые мысли, и он удрученно махнул рукой.
Подошел Курчан — этот тоже разве что не пел на ходу, шагал подпрыгивая, даже светился изнутри, таким счастливым был.
— Сейчас выступать будем! Расскажи, Мажуга, как это место выглядит, что там? Какая оборона, сколько человек?
— Бараки из старого бетона, вот так друг к дружке пристроены. — Игнаш показал руками, какую форму имеет постройка. — Окон мало, и те кирпичом заложены, ворота плевые, а ограды вокруг считай, что нет, «колючка» натянута, это от мутафагов разве что. Любой самоход проломит, не заметив. Вот с бараками придется повозиться. Народу с полсотни, не меньше — это те, что на виду. Ну а сколько в подземном цеху трудятся, сам прикинь. Вам, оружейникам, лучше знать, как производство налажено, какая обслуга нужна.
— А что клепают?
— Видел дробовики, пистолеты простенькие — те вроде местные. Но что на месте точат, а что привозное, под сборку, — Игнаш развел руками, — тут без понятия.
— Десятка два, а то и больше, считая водителей и кто на подхвате, — прикинул Самоха. — Полтора десятка — это уж точно.
— Ага, ага… — бормотал Курчан, он уже обдумывал план штурма. — Значит, оградка хлипкая, атакуем с разных сторон. А в окна не выскочить? Я к тому, чтоб не разбежались сзаду где, пока мы вход распечатывать будем.
— Мы в одном крыле были, — Мажуга пожал плечами, — да и то всё под лавки разгорожено, не разглядишь. Мотоциклеткам вели, по кругу чтоб разъехались, вперед не совались. Они перехватят.
Взревел мотор бронехода, водитель прогревал на холостых. Потом затарахтели мотоциклетки, а дальше уже все перекрыл рев двигателей башни. Курчан прокричал что-то, но его слова потонули в грохоте, полосы прожекторного света уже двинулись в стороны, машины карателей пришли в движение. Молодой пушкарь махнул рукой и побежал к орудийной платформе. Самоха пошел к башне.
На марше колонна вытянулась вдоль дороги. Мотоциклетки умчались далеко вперед, а сендер Мажуги оказался в середине построения харьковчан. Следом грохотала на ухабах артиллерийская платформа, позади нее высилась боевая башня. Луч прожектора с ее верхушки ощупывал окрестности, скользил по плоским холмам и зарослям колючего кустарника. Ночью пустошь из желтой превратилась в черно-белую, в свете прожекторов молчаливый пейзаж казался непривычным и удивительным. Особенно странно было Йоле — она в прежней жизни не знала полной темноты так же, как и яркого солнечного света. В диковинку ей была и боевая гусеничная башня — невероятно, что такая громадина может двигаться, и даже довольно ходко, не нарушая строя.
— Дядька Мажуга! — крикнула Йоля, перекрывая рев и грохот идущей колонны. — А как она может так быстро катить? Башня-то? Она ж тяжеленная!
— Не такая и тяжелая. Она ж не из железа, — пояснил Игнаш, — корпус больше из люминия, а сама кожами обтянута. Три слоя, не то четыре. Пуля не возьмет, а весу меньше. И не тискай пистолет! Рано еще.
Йоля послушно убрала руку с кобуры. А только очень уж приятно было ощущать под пальцами эту увесистую рубчатую рукоять. Дареный пистолет придавал девчонке уверенности, она ощущала себя сильной и… как бы это сказать?.. настоящей. До сих пор она была единственной среди вооруженных мужчин, слабой такой, ну а теперь — совсем другое дело.
Впереди, чуть в стороне от дороги, ударили выстрелы. Сперва автоматная очередь, потом несколько одиночных. Колонна остановилась, головной бронеход съехал на обочину, его пулеметная башня развернулась в степь, а толстый луч прожектора с башни стал шарить по округе, отыскивая цель. Из темноты вылетела мотоциклетка, блеснула в световом луче круглым боком. Водитель лихо подрулил к орудийной платформе, на обшитой листами железа площадке показался Курчан:
— Что за стрельба?
— Да на дороге какие-то! — крикнул каратель с мотоциклетки. — Увидели колонну — и в степь тикать. Да где им от нас уйти! Прижали их, заставили тормознуть и по колесам стрельнули, они теперь до утра не сдвинутся. Изрешетили им шины!
— А что за люди? Торговцы?
— Не, селюки, фермеры на самоходе грузовом! Расторговались и домой катят! То есть катили, а теперь здесь заночуют! Ну, мы вперед погнали!
Колонна снова тронулась с места. Йоля спросила:
— Дядька Мажуга, а чего это?
