— Нет у нас времени, — печально объяснил Самоха, обращаясь больше к Мажуге, чем к механикам. — Если верно, что Граф в Донной пустыне, нужно нам туда без отсрочки. Я тут команду оставлю, пусть неспешно чинятся, в платформу барахло захваченное грузят, а мы с остальными на юга двинем. Ты ж с нами, Мажуга? Соглашайся, что ли, а то и вовсе тошно. Курчан, дурень молодой, не вовремя сгинул, а я не управлюсь там. Кто-то пошустрей нужон. Поехали, Игнаш, поехали! — Самоха хлебнул из бутылки. — А цех не зря громили. Видал, чего они здесь успели наладить? Вона труба у меня под башмаками, видишь? Там пружина сильная, взвел ее, закинул в дуло гранату — и пали себе, как из пушки. Граната тож не простая, пороховой заряд сзаду. О, какое чудо учудили. Сперва пружина гранату выбрасывает, потом заряд полыхает! Я эту штуковину в цех отошлю, пущай производство налаживают. Неча такие штуки где попало клепать, это пушкарского цеха промысел, и точка!
— Ну что ж, послужил я, значит, цеху пушкарей. А я ведь тебе этот рынок сдал, это у меня последнее, что оставалось, что со старого времени храню. С прежней работы, сыскарской. Я про них давно знал, да не было случая это знание продать. Теперь уж всё, теперь новые времена, новые люди, не услежу за ними, староват я для нынешних-то…
— Вот и поехали со мной, Ржавый. Когда ты еще себя молодым снова почувствуешь, а? Что тебе та ферма? Пыль там и скука, небось впрямь заржавеешь.
— Молодым, говоришь?..
— Ага. — Самоха откусил пирог и, задумчиво жуя, уставился на Ржавого.
— Может, и прав ты. Хм, молодым…
— Во! — Самоха обрадовался, взмахнул бутылкой. — Сегодня же и выступим! А платформу здесь покину, пущай ремонтируют сколько надо. Слыша-ли, мужики? Ну, пару мотоциклеток для прикрытия, людей, чтоб добычу грузили. А мы — в путь! И скорей бы оно все закончилось, что ли…
Тут, описав очередной круг, подъехал сендер. За рулем сидел скалящийся во весь рот каратель.
— Эй, Штепа! — заорал Самоха, взмахивая рукой с остатком пирога. — Глуши мотор, мутафаг бешеный, глуши, я сказал! А ну иди сюда, чтоб тебя некрозом обсыпало!
Йоля даже присела — так хрипло и страшно заругался добрый с виду толстяк. Каратель тоже услыхал, затормозил и выскочил из сендера. Его ощутимо качнуло, парень был, похоже, пьян. Самоха резким движением, будто досылал снаряд в казенник орудия, втолкнул пирог в рот и энергично заработал челюстями. Штепа подошел и встал перед начальством, демонстрируя в ухмылке желтые, прокуренные зубы. Самоха, краснея от натуги, пропихнул в горло плохо прожеванный кусок и снова заорал:
— Ты шо, гад, укурился? В дымину! В дымину укурился, некрозное чучело, ты шо творишь, урод? Опять дурь где-то сыскал?
Штепу брань не смутила. Все так же улыбаясь, он развел руками:
— А шо ее искать, родимую, по-над забором аж кустами выперло! Они, дурни здешние, ее не курили, видать. Токо шкелетов над кустами вешали.
Мажуга пояснил:
— Они с-под мертвяков дурь не обрывали — боялись, видно.
— Ну а этому все до мутафаговой мамы, — ткнул в Штепу бутылкой Самоха. — Вот такой он — укурится и давай чудить. А в бою первый, за то и не наказываем… Штепа, не пали бензин зазря, возьми сендер, обкатай окрестности, собери мотоциклетчиков. До полудня выступим ужо. Новая работа у нас наметилась, понял, рожа твоя кривая?
Улыбка, и до того широкая, теперь просто разнесла Штепину рожу в ширину.
— Ага, понял, Самоха, я усё понял!
Вихляющей походкой пушкарь направился к сендеру, споткнулся, едва не упал, но взобрался за руль. Слова управленца слышали и другие каратели, возившиеся с трофеями. Они радостно загомонили, предвкушая новые развлечения.
Часть третья
ПРЕСЛЕДОВАТЕЛИ
Собирались каратели долго, и, когда колонна выступила в путь, солнце уже стояло в зените. Самоха оставил на разоренной ферме восемь человек, чтобы закончили дела. Кроме ремонта орудийной платформы, предстояло погрузить трофеи в захваченные грузовики, уничтожить все, что не получится взять с собой, и снести мертвецов в подвал. Хоронить их — большой труд, этим каратели не станут заниматься…
Теперь Мажуге не было смысла держаться в стороне от колонны, и он пристроился в середине, между гусеничной башней и бронеходом. Далеко впереди пылила мотоциклетка, другая катила в хвосте, чуть отстав. Еще две оставили на ферме, поскольку поврежденная платформа нуждалась в мобильной охране. Зато Самоха взял в поход два трофейных сендера. Каратели пересели в них, а на освободившееся место в десантных отсеках бронеходов поставили бочонки с бензином — предстоял переход по пустынным диким землям, и пушкари хотели запастись горючим.
Поначалу каратели веселились, перекликались в пути, хотя их голоса едва пробивались сквозь грохот тяжелой гусеничной башни. Потом жара, пыль и монотонность пейзажа сделали свое дело — мало-помалу шутки стихли, самоходы катили, окутанные белесым пыльным облаком, ветер разносил его, растягивал длинным хвостом по тракту. Вокруг расстилалась Пустошь, желтая, бескрайняя, однообразная. Кое-где попадались выбеленные ветром и кислотными дождями руины, изредка встречались фермы, окруженные чахлыми посевами. Стояла жара. Воды здесь никогда не было вдосталь, а теперь и эти скудные потоки иссохли, под вечер раскаленный воздух дрожал, очертания руин плавились и текли вдоль горизонта.
Йоля заснула и проспала едва ли не до вечера. Прежняя ночка выдалась беспокойной, да еще жара разморила. Сперва довольно долго сендер Мажуги оставался в тени гусеничной башни, потом дорога свернула к югу, солнце стало припекать еще яростней, а тень ушла… К тому времени девчонка уже дрыхла, сендер трясло на ухабах, Йоля сползала на сиденье все ниже, но не просыпалась. Снилось ей оружие.
Под вечер колонна добралась к заправке, которой распоряжались москвичи. Сама заправка — целый поселок из времянок и палаток, разбитый около двухэтажного здания, все это обнесено оградой, сложенной из бетонных плит, ржавых поломанных самоходов и обломков разрушенных зданий. Для прочности ограду досыпали землей и укрепили вбитыми кольями. Охраняли поселение бойцы топливного клана. Колонна, замедляя ход, подкатила к воротам, остановилась в отдалении. Между головным бронеходом и воротами осталось сотни три шагов.
Штепа на трофейном сендере поехал сговариваться с московскими. Так просто карательной колонне не позволили бы въехать в ограду — слишком уж грозный вид имели харьковские боевые самоходы. Тут Йоля проснулась. Зевая и потягиваясь, села.
— Дядька, попить нету? Пересохло все внутри, прям пустыня там. Эта, как ее? Донная, во!
Мажуга протянул флягу с теплой водой, предупредил:
— Много-то не лакай.
— Угу… — Йоля напилась, утерла рот рукой. — А чего встали? Где это мы?
— Заправиться нужно. Вишь, московские боятся, ворота заперли.
