— Все очень просто: пропал поезд, решат, что в центре подняли тревогу и направили сюда войска. Ничего другого они придумать не могут. Взвод, рота, полк или дивизия тут — им неизвестно. Подставлять свою голову они не будут — не зная броду, не полезут в воду. Они пошлют разведчиков, наша задача их перехватить.
— Как? Мы же леса не знаем.
— Деревенские помогут. Пошли. Время дорого.
Отряд спустился к реке и тихо вошел в деревню. Кругом валялись трупы грабителей. Были и раненые, один попытался выстрелить, но Шут опередил его, всадив в лоб пулю из маузера генерала Белограя. Десант бросился на землю.
— Глянь-ка, Гаврюха, на бандите какая-то странная форма, — шепнула Лиза.
— Кавалерия, — пробормотал князь, лежащий рядом. — Бывшие белоэмигранты.
— Возможно ли такое, Афанасий Антоныч? Белых в двадцатом разбили, тридцать лет прошло.
— А вы видите перед собой мальчиков? Бороды-то сединой усеяны. Много тогда белых в Китай ушло. Харбин русским городом стал. При японцах они хорошо жили, врагов советской власти те уважали. Пришли коммунисты, белоэмигрантам пришлось бежать. Куда? У кого деньги были, давно уже в Европу упорхнули, а голь перекатная в Сибирь подалась. И дети их воспитаны на ненависти.
Князь подошел к убитому, остальные тоже поднялись на ноги.
— Я прав! — воскликнул он. — Георгиевский крест четвертой степени. Кавалер.
— Был кавалер, стал бандитом, — осматриваясь по сторонам, сказал Важняк.
— Зря вы так, Матвей Макарыч, у этих людей своя правда. Мы для них враги, вот они и воюют.
— Разоряют поезда, грабят, убивают людей, нанимают уголовников. Это не война, — возразил Журавлев.
— Ну почему же, — вмешался Шабанов, — наши партизаны во вражеском тылу занимались тем же самым. Обычная диверсионная война.
— И это говорит советский летчик! — усмехнулся Кистень, вынимая револьвер из кобуры убитого.
— Они тоже были ограблены, лишены своих усадеб и земли, которую мы с вами поделили, не имея на то права. Их еще и из страны вышибли, в которой они родились и которой служили верой-правдой.
— А дед-то нас не испугался, — Улдис указал на старика, сидящего на скамейке возле покосившегося плетня.
— В его возрасте уже поздно бояться.
Древний старик в латаном армяке и лаптях, облокотившись на посох, сидел неподвижно и дымил самодельной трубкой. Узкие раскосые глаза прятались в складках глубоких морщин.
— Доброго здоровьичка, папаша. Мы не бандиты, — начал Гаврюха.
— Да так, погулять вышли… — добавил Огонек и получил по шапке от Лизы.
— Вижу. Что ищете в этих краях? — спросил старик тонким голоском.
— Геологи мы, — продолжил Дейкин, — идем на север. Решили вам пособить малость. Несправедливость творится, пришлось вмешаться.
— Напрасно. Раньше бандиты только грабили, теперь вернутся и всю деревню под нож пустят.
— Я так не думаю, уважаемый, — вступил в разговор Журавлев. — Курицу, несущую золотые яйца, не режут. Деревня их кормит. Кто же поросят выращивать будет, рыбу ловить, пшеницу сеять, кур кормить? Вон оно, ваше добро, все по деревне разбросано. Немалый труд в него вложен, зачем же отдавать свое кровное разгулявшимся бездельникам?
— Такими нас Бог создал. Вы же не жалеете ягненка, которого тигр зарезал. И зайца вам не жаль, угодившего в когти коршуна.
— Это закон природы, — не сдержался князь. — Но волки не грызут волков. Человек — высшее проявление разума, он не должен убивать себе подобных. За что мужика вздернуть хотели?
Пенжинский указал на связанного человека так и стоящего метрах в ста впереди на коленях и с повязкой на глазах.
— Отказался отдавать хлеб.
— Правильно сделал! — воскликнул Огонек и побежал к виселице.
— Не о том мы говорим, — выступил вперед Трюкач. — Скажи-ка, папаша, и частенько они на вас нападают?
— Раз в сезон.
— Это как? Весной, зимой, осенью и летом?
— Да. Когда запасов наготовим, они и приходят.
Дейкин повернулся к Пилоту:
— Послушай, Глеб, возьми Лешего, Кистеня, пройдитесь по деревне, нам нужен живой бандит, «язык», одним словом.
— Понял.
Трюкач продолжил расспросы:
— А вы не пробовали объединиться с другими деревнями?
— Мало нас и расстояния большие. У бандитов кони. И оружия много.
— Сколько их?
— Кто же считал! Стрельба с рудника и здесь слышна была.
— Далеко рудник?
— Верстах в двадцати. Бывает, день и ночь палят. Теряет Зеленый своих людишек. Вот и вы ему ущерб доставили. Но он упрямый, свое возьмет.
— Кто такой Зеленый?
— Не видел. Только слышал. Сам-то он по деревням не ходит.
— Вот что, дед. Собирай сельчан, будем думу думать. Охотники места здешние знают, может, и на лагерь Зеленого выходили. Нам проводник нужен.
— Бейте в рельс, сами сбегутся.
Старик указал посохом на колодец, возле которого стоял вкопанный кол, на нем висел огрызок рельса.
Вернулся Огонек с приговоренным к повешению. Это был рослый парень, русский, с чисто выбритым лицом, в глазах его затаился смертельный страх.
— Успокойтесь, все позади. Бандиты ушли, — тихим вкрадчивым голосом заговорила Лиза. — Вы не похожи на местного. Я права?
— А вы кто такие?
— Геологическая партия. Идем на север, здесь оказались случайно.
— А я учитель. Бывший, конечно. Отбывал срок на руднике имени Кирова. Возвращаться некуда, остался здесь, третий год живу в деревне.
— Делиться с бандитами отказались?
— Женился я тут, на местной. У нее двое уже было, родила третьего. Вкалываем день и ночь, чтобы прокормиться, а подонки приходят и все отбирают. Не выдержал, схватился за дробовик, вот они меня и выставили напоказ, чтобы другим неповадно было.
— Давно грабят?
— Когда пришел сюда с рудника, застал опустошенную деревню. Все бандиты вычистили, люди выискивали в земле оставшиеся картофелины, чтобы с голоду не помереть. Мужики в лес ушли, но ничего еще не принесли.
— Как звать? — спросил Дейкин.
— Елизаром.
— Не мое это дело, Елизар, но с рудников на свободу не выпускают. Справки у тебя, конечно, нет. Сам ушел?
— Угадал, начальник.
— Не начальник я тебе. Где брешь нашел?
— После очередного налета на рудник зеленовцев, покорежили они ограду. В суматохе нас трое ушло, да в тайге растерялись. Мне повезло, вышел к реке и по берегу до деревни добрался. Народ тут живет тихий, мирный. Приютили. Биографию не спрашивали. Теперь детей грамоте учу, когда время есть.
