— Сочувствую.
— Кого вы видели в селе?
— Никого, село вымерло. В церкви лежит покойник, над которым витают ангелы и три монаха бьют баклуши.
— Больше никого?
— Нет.
— Где вы хотите набрать людей для своего отряда?
— Набор уже идет. У меня есть свои люди в городах, они в курсе событий.
— Это они взорвали плотину и мост? Надо обладать большой властью, чтобы дать возможность подойти так близко к военному объекту. Диверсия имеет политическое и стратегическое значение. В Корее началась война между Севером и Югом. Юг защищают американцы, север — русские. Мост связующая артерия: по железной дороге идут танки и пушки для Ким Ир Сена. Каждый день войны может стать решающим. Промедление смерти подобно, а сейчас сотни эшелонов с вооружением встали в пробке. Властям нет дела до рудников и прочей мелочи, у них земля под ногами горит.
— Это призыв к действию?
— Мы отпустим вас и ваших сыновей при одном условии.
— Что за условие?
Один из шахматистов встал, в руках у него был керамический кувшинчик, покрытый белой эмалью, с пробкой, залитой сургучом. Высота его не превышала кисти руки.
— Вы получите кувшинчик, его надо разбить в одном из городов, куда попадете в ближайшее время. Сделаете это перед самым отъездом, положите его под колеса поезда, в который вы сядете. С вами ничего не произойдет, события начнутся после вашего отъезда. Вам это выгодно. Город вымрет по непонятным причинам, восстановление моста застопорится, начнется паника. Что бы в это время не происходило в тайге, на все махнут рукой, можете разорить сотни рудников.
— Мне ваша идея нравится.
— Только не разбейте кувшинчик раньше времени, мы хотим видеть вас живым и здоровым, полковник.
— А вы рассчитываете на новую встречу?
— Не знаю, увидимся ли мы, но вы всегда в поле нашего зрения.
— Договорились.
Появился прислужник с подносом, на котором стояли керамические рюмочки.
— Вы пили саке?
— Приходилось пробовать в вашем посольстве в Хабаровске в 18-м году. Рисовая водка.
— За удачу! Как принято говорить у русских.
Хочешь, не хочешь, а выпить пришлось. Что происходило дальше, никто не помнил. Полковник очнулся в лесу. Он и его сыновья лежали в телеге на сене. Через просвет между деревьями просматривалась железнодорожная насыпь. Все трое были одеты в простую рабочую одежду. Керамический флакон и деньги лежали в вещмешке. Оружие им не вернули.
Никольский вздохнул и перекрестился.
4.
Старпом Лабезников тихо проговорил:
— Полундра, братцы…
— Ты чего, лейтенант? — удивился Кравченко.
— Амба, командир. Прямо по курсу встречный караван с конвоем.
— Расстояние?
— Не больше пяти кабельтовых.
— Право на борт. Курс норд-ост. Полный вперед.
— Они нас засекут, командир.
— Возможно. Но не опознают. Видимость?
— Не больше трех кабельтовых. Мы в тумане.
— Значит, уйдем, конвой корабли не бросит.
— Похоже, из Петропавловска идут.
— Что с погодой?
— Волна пять баллов, крен тридцать градусов.
— Тем хуже для нас. Они уходят от тайфуна, а мы к нему в гости жалуем. Самый полный вперед!
Океан большой, воды на всех хватит, но только люди решили и эти просторы поделить, установить на них правила. Корабли не любили случайных встреч, огрызались, как собаки, могли и покусать. Только перед капризами стихии все были равны.
Караван из десяти кораблей и конвоя из восьми шел неторопливо. Возможно, с авангардного судна и заметили сторожевик, но не придали этому особого значения — скатертью, мол, дорожка, коли рветесь в открытый океан.
Кравченко так прытко удирал, что довольно быстро вышел на большие глубины. Радист принес сводку о штормовом предупреждении, но было поздно. Волны поднимались все выше и выше. Ветер усиливался, грянул гром, начался ливень. То, что в Атлантике называется штормом, на Тихом океане зовется тайфуном. Так вот, корабль попал в зону тайфуна, его кидало на волнах как перышко. Не привыкших к таким условиям ученым и Белограю с Мустафиным пришлось хуже других. Радисты тоже не были моряками, их на судно привел генерал. Покидало несчастных, побило о стены, наставили себе синяков. То, что творилось на палубе, неподвластно описанию. Три часа длился тайфун. Выдержали!
Очухавшись от встряски, радист прибыл в каюту генерала. С такими докладами надо бежать к штурману, а этому невдомек.
— Что случилось?
— Потерян один пеленг, рация вышла из строя.
— У вас есть вторая рация?
— Быстрее эту починим, чем новую установим.
— Так чините. А что случилось с рацией?
— Шахматная доска в нее влетела при шторме.
— Идиоты! Корабельный устав читали? В радиорубке не должно быть посторонних предметов!
— Но у нас нет своей каюты, мы живем в рубке.
— Убирайся. Рацию наладить срочно! Пошел вон!
Когда качка стихла Белограй вышел на палубу и поднялся на мостик.
— Спасибо тебе, Богдан Тарасыч, не потопил нас.
— Сам удивляюсь, как получилось.
— Рацию чинят. Подвели нас связисты. Далеко отклонились от курса?
— Порядком, если судить по компасу.
— Вижу перископ. Тридцать пять градусов по носу, — доложил старпом.
— Этого еще не хватало!
— Что? — спросил Белограй.
— Подводная лодка.
— Наша?
— Для нас, товарищ генерал, все корабли чужие. Скорее всего, американцы, мы ближе к ним, чем к своим.
Лодка вынырнула из воды.
— На корабль передан семафор — неопознанная цель идет на сближение, — доложил сигнальщик.
— Боевая тревога.
— Черт, неужели они пальнут? — спросил Белограй.
— Мы идем без опознавательных знаков, любая сторона нас примет за врага.
— Вижу торпеду, тридцать градусов по компасу.
— Сволочи! Право на борт, самый полный вперед.
— Сейчас она нас поцелует… — пробормотал рулевой.
Успели вывернуться, торпеда проплыла мимо.
— Мало баланды кушали подводнички, — зло усмехнулся командир. — Добро. Торпедные аппараты, товсь! Лево курсовой сорок. Приготовиться к атаке! Первый и второй — залп!
— Погружается, командир! — крикнул рулевой.
