— Верни мне мое имущество, — потребовал Лиминг.
— Не раньше чем я переговорю с комендантом.
Лиминга вернули в камеру. Он оделся. Принесли завтрак — обычное утреннее пойло. Лиминг отчитал охранников и спросил, почему ему не подали яичницу с беконом. Это было частью его стратегии. Чтобы игра набрала обороты, он должен держаться самоуверенно и даже вызывающе.
Преподаватель сегодня не пришел. Лиминг не стал тратить время попусту и взялся за совершенствование своих познаний в местном языке. В полдень его вывели на прогулку. Лиминг приглядывался к охранникам — после стычки с офицером он вполне мог ожидать, что его возьмут под особое наблюдение. Но нет, он интересовал охранников не больше, чем любой из пленных.
Из толпы к Лимингу подошел знакомый ригелианец.
— Мне удалось стащить для тебя еще немного проволоки, — прошептал он. — Вот, держи,
Лиминг молча опустил проволоку в карман.
— Это все, что было в моих силах, — добавил ригелианец. — Больше не проси.
— А в чем дело? Чешуйчатые забеспокоились? Они тебя подозревают?
— Пока все обстоит нормально, — ответил ригелианец, бросая по сторонам осторожные взгляды. — Но если пленные увидят, что я краду проволоку, они начнут делать то же самое. Они будут воровать проволоку, надеясь узнать, зачем она мне понадобилась.
— И что это им даст?
— Они решат, что я что-то задумал. А раз так, попытаются последовать моему примеру. Понимаешь, в тюрьме каждый держит уши торчком. Все стараются подсмотреть чужие хитрости, чтобы применить самим.
— И подсматривают? — спросил Лиминг.
— Бывает, подсматривают. А иногда выдумывают то, чего на самом деле нет. Тюремная жизнь — она каждого пленного выворачивает наизнанку. Вылезает все: и лучшее, и худшее.
— Понимаю.
— Двух моточков проволоки никто не хватится, — продолжал ригелианец. — Но если все дружно примутся красть проволоку, ее запасы моментально исчезнут. Тогда тюремные власти устроят здесь такое, что лучше и не думать. Сам понимаешь, я не хочу, чтобы по моей вине охранники начали перетрясать каждую камеру.
— Иными словами, ты и твои товарищи опасаетесь повальных обысков. Особенно сейчас, — предположил Лиминг, сделав упор на последнем слове.
Ригелианец дернулся, будто испуганная лошадь.
— Я такого не говорил.
— Я тоже умею улавливать то, о чем не говорят, — подмигнул ему Лиминг и ободряюще добавил: — А еще я умею держать язык за зубами.
Лиминг обошел весь двор — не найдется ли где еще каких-нибудь деревяшек. На этот раз ему не повезло, но он не слишком огорчился. Можно обойтись и без деревяшек. Главное, он начал игру. Возможно, дальше ему вообще не понадобится проволока.
Вторую половину дня, вплоть до сумерек, Лиминг снова потратил на занятия местным языком. Когда достаточно стемнело и в окошке камеры робко блеснули знакомые звезды, Лиминг принялся что есть силы колотить ногами в дверь. Грохот стоял на весь коридор, если не на весь тюремный блок.
Вскоре он добился желаемого: по коридору бежал охранник. Лязгнула заглушка глазка. Это опять был Марсин.
— А, это ты, — приветствовал его Лиминг и презрительно хмыкнул. — Я так и знал, что ты проболтаешься офицеру. Подлизываешься к нему, рассчитываешь на повышение?
Лиминг выпрямился в полный рост.
— Жаль мне тебя, Марсин. Тебе в пятьдесят раз хуже, чем мне.
— Тебе меня жаль? — оторопело переспросил охранник. — С чего?
— Тебя ждут большие мучения. Нет, не сразу. Нужно, чтобы ты свыкся с этой жуткой мыслью, чтобы терзался ожиданием. А потом тебе станет невыносимо тошно.
— Я был обязан доложить, — почти извиняющимся тоном объяснил Марсин.
— Знаю, и это немного смягчит твою вину, — пообещал Лиминг. — Тебе будут сделаны некоторые послабления, но не надейся на полное освобождение от наказания.
В мозгу, слабо изборожденном извилинами, зашевелилась тревога.
— Я чего-то не пойму тебя, — признался Марсин.
— Подожди, наступит страшный день, и ты все поймешь. И не только ты, но и те четверо вонючих фаплапов, которые имели наглость разбудить меня и устроить обыск. Так и передай им. Пусть знают заранее о том, что их ждет.
Что-то внутри Марсина подсказывало ему: дальнейший разговор с землянином ни к чему хорошему не приведет.
— Некогда мне тут болтать с тобой, — буркнул надзиратель, собираясь опустить заглушку глазка.
— Я тебя не держу. Но мне кое-что от тебя нужно.
— Чего еще?
— Я хочу, чтобы мне вернули нитонисей. Тот предмет, что у меня забрал ваш офицер.
— Тебе его отдадут только с разрешения коменданта. А коменданта сейчас нет. Он уехал и вернется завтра утром.
— Я не собираюсь ждать до утра. Нитонисей нужен мне сейчас.
Лиминг наморщил лоб, имитируя глубокое раздумье, потом равнодушно махнул рукой.
— Ладно, Марсин. Не трудись. Я позову себе нового нито-нисея.
— Запрещено, — вяло напомнил ему надзиратель.
В ответ Лиминг громко расхохотался.
Дождавшись, пока совсем стемнеет, он достал из-под койки припрятанную проволоку и стал мастерить второго нитонисея, стремясь придать тому полное сходство с первым.
Марсин дважды заглядывал в глазок, но Лиминг успевал его опередить и притвориться спящим.
Закончив работу, Лиминг перевернул скамью и влез к окошку. Достав из кармана полученный от ригелианца моток проволоки, он плотно привязал один конец к основанию среднего прута решетки, а сам моток пропихнул наружу.
Блестящую проволоку легко могли заметить со двора. С помощью скопившейся на оконной кромке пыли и собственной слюны Лиминг погасил этот блеск. Потом он спустился вниз и вернул скамью на прежнее место. Окошко находилось на такой высоте, что снизу было невозможно увидеть ни его кромку, ни основание прутьев.
Подойдя к двери, Лиминг дождался шагов охранника и произнес:
— Ты здесь?
Заглушка глазка не замедлила подняться. Лиминг инстинктивно почувствовал, что сейчас за ним наблюдает не один Марсин. Их там наверняка было несколько.
Не обращая внимания на открытый глазок, Лиминг медленно и осторожно поворачивал своего нитонисея, повторяя снова и снова:
— Ты здесь?
Повернув подставку градусов на сорок, Лиминг остановился и с явным удовлетворением сказал:
— Ну наконец-то ты здесь! Где тебя носило до сих пор? Неужели ты не мог быть где-нибудь поближе? А то мне пришлось вызывать тебя через петлю.
Лиминг умолк, делая вид, что внимательно слушает. Глаз охранника округлился от любопытства. За дверью послышалась возня, и место у глазка занял новый наблюдатель.
