— Но об одном они ничего не сказали.
— О чем же?
— О скорости распространения.
— Да, — согласился Уилкин и переплел пальцы. — Об этом они умолчали.
— Может, забыли? — предположил Ярбридж. — Или посчитали, что это не так важно.
— Возможно, скорость — пять дюймов в месяц, — предположил Холланд. — Или двадцать миль в день.
— Только не надо меня пугать, — запротестовал Ярбридж.
— Если хочешь получить настоящую головную боль, — вмешался Уилкин, — перед сном обдумай все как следует. Убери хлорофилл и представь, что останется.
— А по мне, это все ерунда. Не собираюсь верить во всякие глупости.
— Счастливчик, — ухмыльнулся Уилкин. — Все умрут — ты один останешься. Последний человек в мире.
Ярбридж нахмурился и повернулся к Холланду:
— К чему он клонит?
— К тому, чего, я надеюсь, никогда не произойдет.
— Я мог бы и сам догадаться, — презрительно фыркнул Ярбридж.
— А может, и произойдет, — не сдавался Уилкин.
— Остаются еще океаны, полные рыбы, — напомнил Холланд.
— Какое счастье! — проворчал Уилкин, лег и закрыл глаза.
Ярбридж, который одним ухом продолжал слушать радио, с трудом вникал в перепалку Холланда и Уилкина, поэтому потребовал разъяснений:
— Слушайте, а при чем тут рыба? И вообще, о чем разговор?
Уилкин не потрудился ответить.
— Забудь, — сказал Холланд и направился к своей установке.
— Нет, еще пару лет это продлиться не сможет, — заговорил Ярбридж, ни к кому конкретно не обращаясь. — Человек сходит с ума за четыре месяца.
Он взял микрофон и без особого энтузиазма попытался связаться с приятелем по имени Джерри — безрезультатно.
Когда бур достиг отметки в тысячу футов, они устроили праздник. Но виски не произвело обычного действия. С тем же успехом можно было пировать возле покойника. Во-первых, им пришлось менять сверло. Во-вторых, события на Земле произвели на всех удручающее впечатление.
Они допили бутылку. Потом четверо трезвых и унылых бурильщиков пропели непристойную песню. Остальные выслушали с фальшивыми улыбками, в свою очередь рассказали по паре несмешных анекдотов. Праздник закончился, так по-настоящему и не начавшись — все разбрелись: кто работать, кто спать.
После этого они почти не разговаривали, но старались почаще оказываться возле передатчика или телескопа. Улыбки уже не появлялись на лицах. Атомный мотор негромко гудел, бур вращался. Опять настало время менять сверло, и опять бур вгрызся в нутро Луны. Возле базы накапливались образцы пород, но никто не интересовался, нет ли там бриллиантов. Решение сложной задачи превратилось в рутину, смысл которой никого больше не интересовал.
День проходил за днем. По радио объявили, что правительства Великобритании, Дании и Бельгии ввели сложную систему нормирования продуктов питания. Власти Соединенных Штатов взяли под контроль все запасы зерна и цены на хлеб. Канада последовала примеру США. В Аргентине миллион человек включился в адскую работу по созданию Огненного Занавеса. Украинская Республика протестовала по поводу нарушения ее суверенных прав, но причина не объяснялась.
Постепенно стало понятно, что повсюду вводится цензура. Однако островки правды продолжали возникать тут и там. Обитатели Луны сочли важным появление новых слов, придуманных под влиянием момента и попавших в новостные бюллетени.
«Сегодня утром в Милане произошла перестрелка, когда силами итальянской полиции был окружен склад и арестована банда живоглотов. Восемнадцать человек убиты, сорок сдались властям. Полиция потеряла шестерых».
«В Нью-Йорке муниципальные войска обезвредили отряд мясолеггеров. Англичане посадили в тюрьму предприимчивого джентльмена, получившего прозвище Рыгающий Барон. Немцы не пожелали отставать и совершили грандиозную облаву на Черный Лес, где возникла фабрика по производству пёсбургеров».
— Вы слышали? — воскликнул Ярбридж. — Интересно, как только этим ребятам сходят с рук такие дела?
— А им и не сходят, — ответил кто-то.
— Я хотел спросить, как они на этом делали деньги.
— В подходящее время, в подходящем месте деньги можно сделать даже на дохлых крысах, — высказался Уилкин.
— А я то ли слышал, то ли читал, — серьезно проговорил Холланд, — что во время осады Парижа вовсю ели крыс.
— Да угомонитесь вы! — сердито воскликнул Ярбридж. — Меня уже тошнит.
— Скажи спасибо, что ты не в Азии, где на площади в квадратную милю ютятся две-три тысячи человек, — посоветовал Уилкин. — Там бы тебе пришлось куда хуже. Или лучше — тут все зависит от твоих гастрономических пристрастий.
— О чем ты?
— О том, что мертвые питают живых.
Ярбридж стиснул челюсти. Свободный от работы бурильщик, как будто спавший до сего момента, открыл темный глаз и посмотрел на Уилкина. Обдумав услышанное, скатился со своего надувного матраса, неуклюже сел и заговорил низким раскатистым голосом:
— С меня хватит, четырехглазый коротышка! — Он ткнул большим пальцем в небо. — У меня там жена и трое детей. И без твоих шуток не сладко. Так что заткни свою поганую пасть.
— Я вовсе не шутил, — возразил Уилкин, протер очки и без страха посмотрел на здоровяка бурильщика. — Моя единственная дочь живет в Айове.
— Тогда ты и подавно не должен так себя вести. Не разжимай зубов, если хочешь сохранить их в целости и сохранности.
Подошел второй бурильщик и спросил, переводя взгляд с одного на другого:
— Что-то не так, Хэнк?
— Ничего особенного, Джо. Просто я собираюсь свернуть шею одному болтуну.
— И что это тебе даст?
— Удовлетворение, — сообщил Хэнк.
Джеймс Холланд успокаивающе сказал:
— У всех людей тревога проявляется по-разному. Кто-то переживает молча. Некоторые выпускают пары; другие надеются на лучшее; третьи всегда ожидают худшего.
— Ладно, — согласился Хэнк, — тогда переходи из четвертой группы в первую.
— Иными словами, я должен изменить себя по твоему образу и подобию. — Уилкин, продемонстрировав неожиданное мужество, поднялся на ноги и посмотрел в глаза Хэнку. — Но зачем это мне?
— Затем, дедуля, что у меня есть вот это. — Его противник показал бугристый кулак размером с половину окорока, — И я не люблю…
Уилкин разжал кулак и показал автоматический пистолет длиной в три дюйма.
— А у меня вот что есть — и мне тоже непросто угодить. — Он помолчал немного, спокойно глядя бледными глазами на
Хэнка, а потом закончил: — У нас здесь каждый говорит, что хочет. И ты не отнимешь это право. Ты меня понял, волосатый бездельник?!
