В любом курсе истории, марсианской, венерианской или земной, некоторые годы выделяются своей значительностью. Двенадцатый год после высадки Фэндера на необитаемой планете был выдающимся по ряду событий, каждое из которых хотя и казалось ничтожным в масштабах космоса, но в жизни их маленькой коммуны было поистине грандиозным.
Начать с того, что с помощью премастикатора, усовершенствованного Рэдхедом Рыжеголовым, семеро старших — теперь уже бородатых мужчин — умудрились перезарядить энергетические емкости в выдохшихся уже аэросанях и снова взлетели в воздух, в первый раз за сорок месяцев. Эксперименты привели к тому, что хитроумное изобретение марсиан стало медленным и неповоротливым, значительно сбавило в грузоподъемности, но зато имело гораздо больший радиус охвата территории. Они могли посещать руины отдаленных городов в поисках металлического хлама, годного на строительство новых саней, и уже ранним летом сконструировали еще одну модель, значительно больших размеров, управлять которой было довольно рискованно, но которая тем не менее представляла собой самые настоящие аэросани.
Несколько раз они вместо металлолома привозили людей — те были из разрозненных одиноких семей, жили в подземных убежищах и из последних сил цеплялись за жизнь и за устаревшие обрывки знаний. Поскольку все эти новые контакты происходили сугубо на внутривидовом уровне и никаких телепатических усиков, которые могли отпугнуть противоположную сторону, здесь не требовалось, а также поскольку многих чума пугала меньше, чем одиночество, многие семьи поселились в убежищах, признав Фэндера за своего и прибавив свои сохранившиеся знания к достояниям коммуны.
Таким образом, местная популяция быстро выросла до семи взрослых и четырехсот детей, многие из которых были сиротами. Они постепенно раскапывали обвалившиеся и прежде неиспользуемые места, образовав в результате 20–30 коммун поменьше, каждая из которых могла быть изолирована от других в случае эпидемии.
С необыкновенным воодушевлением было встречено появление еще четырех саней, по-прежнему громоздких и неуклюжих, но несколько менее опасных в управлении. Появился также и первый каменный дом, настоящее наземное сооружение, прочно и устойчиво стоявшее под неприветливыми небесами, словно вызов непокорного человечества, доказавшего, что оно на лестнице эволюции все же на несколько ступеней выше кроликов и крыс. Коммуна предоставила дом Блэки и Свитвойс Сладкоголосой, которые объявили о своем желании соединиться. Один из взрослых, заявивший, что знаком с тем, как это делается, произнес торжественные слова над счастливой парочкой на глазах у многочисленных свидетелей, в то время как Фэндер обхаживал жениха, как лучшего марсианина.
На исходе лета Спиди вернулся из одиночной многодневной поездки и привез с собой в санях старика, мальчика и четверых девочек: все со странными, нездешними чертами лица. С желтоватой кожей, черными волосами, черными миндалевидными глазами, они говорили на языке, которого никто не понимал.
Пока новоприбывшие осваивались с местной речью, Фэндер послужил телепатическим переводчиком, поскольку картинки-образы получались однотипными, независимо от фонетики разных языков. Четыре девочки были тихими, скромными и очень красивыми. Через месяц Спиди женился на одной из них, чье имя напоминало мягкий звон ручья и означало Драгоценный Камешек Лин.
После свадьбы Фэндер отыскал Грейпейта и сунул ему телепатический усик в правую руку.
— Получается, на вашей планете внутривидовые различия намного шире, чем на Марсе. Может, эти сложности и привели к войне?
— Не знаю. Ни разу не видел таких желтокожих. Должно быть, живут неблизко отсюда. — Он почесал бороду, словно помогая мыслям двигаться. — Знаю только, что мой старик рассказывал мне и что его старик рассказывал ему. Больше ничего не знаю. Было много людей самого разного сорта. И разношерстных.
— Они не были бы такими разными, если бы почаще любили друг друга.
— Может, и так, — согласился Грейпейт.
— Наверное, большинство людей, сохранившихся в этом мире, еще могут собраться здесь, пережениться и получить менее отличных друг от друга детей. Разве они в конечном счете не останутся тем же самым — человечеством Земли?
— Наверное.
— Все, говорящие на одном языке, разделяющие одинаковую культуру. Если они станут мало-помалу распространяться по планете, постоянно поддерживая при этом контакт с помощью аэросаней, постоянно и непрерывно делясь знаниями, прогрессом, откуда возьмутся различия?
— Не знаю, — уклончиво сказал Грейпейт. — Я не так молод и не могу закидывать удочку так далеко, даже в мечтаниях.
— Какая разница, сколько лет тому, кто мечтает. — Фэндер на мгновение смутился. — Если ты начинаешь чувствовать, что не успеваешь, ты отыскиваешь преемника. Дальше события идут своим чередом. Насколько я могу понять, все развивается уже вполне и без моего участия. Зритель видит большую часть игры, и возможно, потому я испытываю чувство, которого ты не замечаешь.
— Какое еще такое чувство? — спросил Грейпейт, посмотрев на него подозрительно.
— Что эта планета делает новый виток в развитии. Где была пустыня — там теперь коммуна. Уже построен дом, и это не последнее достижение. Они теперь говорят еще о шести. А потом речь пойдет о шестидесяти, о шестистах, затем о… — Тут он сделал небольшую, но многозначительную паузу. — Шести тысячах. Поговаривают о том, чтобы поднять затонувший трубопровод и качать через него воду из северного озера. Построены сани. Скоро будет воссоздан премастикатор, а возможно, и защитные силовые экраны. Дети учатся. Все меньше слышно о твоей устрашающей заразе, во всяком случае, не слыхать, чтобы кто-нибудь умирал. Я чувствую энергию и талант, которые могут вырасти с потрясающей быстротой, пока все не хлынет через край бурным потоком — и станет человеческим гением! Я чувствую, что я, как и ты, тоже отстал от жизни.
— Чепуха, — сказал Грейпейт и сплюнул. — Чем дольше спишь, тем чаще мучают кошмары.
— Возможно, это потому, что они все делают сами — и делают лучше, чем я. И я не могу найти нового дела. Будь я техником-профессионалом, я бы уже давно открыл новый фронт работ. Будь я физиком, а не лириком. Но, к несчастью, я не профессионал. Думаю, пришло время вернуться к последнему невыполненному делу, в котором ты мог бы мне помочь.
— А что за дело?
— Когда-то, очень давно, я написал стихотворение. Оно было посвящено изящной вещице, предмету красоты, ради которой я остался на этой планете. Не знаю в точности, что имел в виду ее создатель, и, может быть, мои глаза увидели в ней совсем не то, что вкладывал в нее автор, но я написал стихотворение, чтобы выразить свои чувства к его творению.
— Хм! — сказал Грейпейт, не проявляя особого интереса.
— Там, у подошвы, есть пласт вышедшей на поверхность горной породы, который можно отшлифовать и использовать как постамент. На нем я бы хотел запечатлеть эти стихи. Я хотел бы запечатлеть их дважды: на языке Марса и на земном языке. — Фэндер замялся в нерешительности и продолжил: — Надеюсь, никто не сочтет это самонадеянной дерзостью с моей стороны. Но вот уже много лет минуло с той поры, когда я написал эти строки, — и случай может больше не представиться.
