Весь обратный путь Платону предстояло плыть под водой. Путь довольно долгий. Главное — не повстречаться с броненосцем. Хотя «фараон» должен надежно защитить от этой твари.
Внезапно почудилось, что солнце заходит. Вроде бы рано… Археолог поднял голову. Над ним плыло какое-то огромное животное. Цвет снизу не разобрать. Тварь плоская и двигалась очень медленно. Да нет, это не животное. Это косяк рыбы. В центре пульсировало плотное ядро. Атлантида не сразу понял, что ядро это — эгеец, и мелкие рыбешки его пожирают. Платон поплыл быстрее. Стайка рыбешек отделилась от основного массива и устремилась за ним. Они были все красного цвета. Кроваво-красного… Выстрел из бластера… Рыбешки порскнули в разные стороны. Атлантида оглянулся. Эгейца почти сожрали. Косяк стал погружаться. Черт! Платон поплыл быстрее. Надо было взять с собой подводный буксирчик. Побоялся вызвать подозрения. Идиот! Теперь эти твари его сожрут. Новый выстрел из бластера распугал наиболее дерзких и зажарил парочку неудачников, но обстановка не изменилась. Вокруг археолога уже плескался весь косяк, и несколько наиболее отчаянных попробовали, каков костюм-адаптер на вкус. Пленку не прокусили, но не сдались и вновь ринулись в атаку. Десятки, сотни мелких рыбешек рвали острыми зубами костюм археолога… Мельтешили перед лицом, пытались впиться зубами в нос, в пальцы. Атлантида выстрелил вновь. Впереди образовался проход, но тут же сомкнулся. Он уже ничего не видел: рыбы были повсюду: наверху и снизу, и по бокам. Платон потерял ориентацию и бился в кипящем живом водовороте. Он запаниковал. Ужас захлестнул его, археолог стал метаться из стороны в сторону, попытался опуститься ниже — чтобы найти какую-то опору на дне. Но рыбы буквально сомкнулись в одно живое трепещущее одеяло и не желали выпускать добычу. Платон ринулся наверх… И тут рыбья ловушка раскрылась. Атлантида увидел голубую, пронизанную лучами воду, и сверху падали камни… Да нет же, это не камни! Это птицы! Работая крыльями, как плавниками, они устремлялись вниз, хватали зараз по несколько рыбешек и возвращались наверх. За смелыми охотниками оставались цепочки мелких жемчужин — воздушных пузырьков. Все новые и новые птицы пикировали сверху, атакуя косяк со всех сторон. Косяк-хищник распался на несколько самостоятельных стай. Атлантида рванул наверх вместе с птицами. Он тоже нес свою добычу — несколько зажатых в руке кровожадных рыбешек.
Однако рано было радоваться. Косяк был разбит, но десятки и сотни красных рыбешек метались подле. Если птицы прекратят свою охоту — Атлантиде конец. Хорошо бы найти рядом какой-нибудь островок… Археолог огляделся. И — о счастье! — увидел остров. Белая продолговатая скала, она уступами поднималась из воды. Добраться до нее и… Надо вообразить себя эгейцем, слиться со стихией и устремиться. И Платон устремился. Вряд ли прежде он плавал когда-нибудь быстрее. К тому же он переключил акселераторы костюма на максимальный режим. Энергии хватит минут на двадцать. Но сейчас главное — вырваться из кровавого рыбного супа… Скала приближалась. Но это же скала! Она плывет… пусть медленно, но плывет… И эти белые уступы — построенные одна над другой палубы. Корабль! Несомненно, пассажирский корабль огромных размеров. Но профессор не слышал, чтобы на планете существовали пассажирские лайнеры… С одной из палуб стартовало сразу три или четыре эгейца на креслах-антигравах. Они кружили над волнами, описывая все более широкие круги.
— На помощь! — крикнул Платон на космолингве. Потом выпрыгнул из воды, махнул рукой. Несомненно, его заметили, потому что два эгейца резко развернулись и помчались к археологу, один спустился к самой воде. Платон протянул руку, и щупальца захлестнули запястье, как лассо. Кресло развернулось и помчалось к кораблю. Платон вертелся в воздухе, размахивая свободной рукой и дрыгая ногами. Ему казалось, что сейчас рука его оторвется, а сам он булькнет обратно в Океан. Но рука не оторвалась. Эгеец доставил спасенного на корабль и аккуратно опустил на одну из палуб. А сам улетел. Профессор стоял, растерянно оглядываясь. Тут же его обступили пять или шесть эгейцев — самок и самцов. Все — без масок или перчаток, но напудренные и раскрашенные, гроздья украшений из раковин, сплетенная из водорослей одежда.
— Профессор космической археологии Платон Рассольников, — поспешил представиться Атлантида. — Попал в косяк кровожадных рыб и…
— Не надо объяснений, — прервала его самка, одна половина ее лица была выкрашена в голубой цвет, другая — в ярко-розовый. Сетка, сплетенная из розовых жемчужин, спускалась с головы на плечи. — Каждый волен плыть, куда хочет. У каждого своя волна.
— Я согласен… полностью. Но, как мне показалась, не все на Эгеиде разделяют эту точку зрения.
— Слушай изысканцев и не обращай внимания на других. Наш остров плывет, куда несет его течение нашей прихоти. Веселисты в плену прибоя. Мы — нет. Твоя прихоть — это твоя прихоть, она не касается никого из нас.
— И как долго вы намерены плыть?
— Пока не пройдем всю глубину…
Большинство изысканцев через минуту утратили интерес к гостю, улетели и расположились вокруг огромного бассейна. Лишь самка в жемчужной накидке осталась подле спасенного.
— Но, к примеру… куда вы плывете? Мне нужно попасть на остров Волка, — сказал профессор.
— А нам никуда не нужно… — отвечала его собеседница.
— Однако вы движетесь к острову Дальний.
— Дальний — для стада. И кроме стада, там никого нет. Как и остров Волка.
— Там есть изображения, по-видимому, древние. Эгейцы на рельефах похожи на людей.
— Такие на Эгеиде есть повсюду. Когда-то мы тоже стояли на двух ногах и жили на суше. Был ли тот мир лучше или хуже, мы не знаем. Знаем одно: он невозвратим. Мы думали, что сбросили путы суши, как, впрочем, и многие другие путы, и ощутили невиданную дотоле свободу, и слились со стихией. Бурлящая жизнь под водой казалась сказочной, и мы вообразили себя ее повелителями. Однако желание возвратить прежнее одолевает эгейцев все чаще и чаще. Все дело в том, что мы не принадлежим полностью морю. Мы не смогли измениться настолько, чтобы научиться дышать водой. Мы дышим воздухом, спариваемся и размножаемся на суше. Мы разрушили прежнюю Эгеиду, чтобы приспособить ее к нашей новой жизни. Мы были уверены, что сможем обойтись без суши. Что море нас примет и взлелеет. Но мы вынуждены были вернуться. Не на сушу — на ее обломки. Эта половинчатость нас и погубит. Либо мы избираем Океан, либо сушу. Нельзя одновременно принадлежать тверди и морю. Но что выбрать? Физиология влечет нас в Океан. Но какая-то неистребимая мечта, беспочвенная — ах, это очарование старых слов — заставляет возвращаться на сушу. Лучшим было бы предоставить каждому возможность выбрать свой путь. Ведь не для всех он одинаково желанен. Кому суша, кому — море. Но неумолимость нашептывает: выбора не будет. Те, для кого притягательна суша, — умрут. Остальные уйдут в Океан и забудут, что когда-то могли выходить из него.
Профессора Рассольникова неприятно задела эта фраза: выбора нет. Сам он думал о том же совсем недавно на острове Дальнем. И вдруг сразу же (или почти сразу) услышал эту мысль в заявлении леди Эгеиды. Как будто она ее украла. Но как? Океан нашептал?
