Барнс наблюдал за этой частью операции с самого ее начала. Его уверенность в успехе передавалась и персоналу Надзора.
— Бордман знает, что делает, — повторял Барнс то и дело. — Посмотрите! Вот, я беру эту флягу. Это пресная вода. А здесь находится мыло. Намочите его пресной водой — и мыло станет скользким. А теперь попытайтесь опустить его в соленую воду! Попытайтесь! Видите? При приготовлении мыла в кипящий раствор добавляется немного соли, чтобы получить кусок! (Он узнал это от Бордмана). — Соленая вода не сможет размягчить землю. Никогда! Идемте же ставить новую трубу, чтобы она закачивала новые порции соленой воды под землю!
Люди упорно не понимали, для чего все это делается, но они работали, потому что у них наконец появилась хоть какая-то надежда…
На второй день Сэндрингхем снова вызвал Бордмана. Усталый, грязный, он появился на экране визора.
— Вытекающее топливо начинает менять свою структуру, отчего взрывоопасность снижается не по дням, а по часам. Я думаю, что ситуация наконец-то под контролем.
— Вы хотите начать замораживание топлива? — спросил Сэндрингхем.
— По-моему, медлить больше нельзя, — ответил Бордман. И тут же поинтересовался: — Как барометр?
— Сегодня утром упал еще на три десятых. А так — стабильно.
— Черт побери! — прохрипел Бордман. — Мы должны успеть!
Он помахал перепачканной в иле рукой и отключился.
В этот день вездеходы начали собираться вокруг Штаб-Квартиры Надзора. Они очень медленно съезжались к Штабу, а за ними тянулся туман из замороженного воздуха. Наконец появились люди в тяжелых перчатках, вытаскивающие из вездеходов длинные предметы, похожие на колбасы. Они развязывали концы этих «колбас» и направляли их в скважины, проделанные в верхних слоях почвы. Затем люди из Надзора заталкивали эти замороженные «колбасы» под землю при помощи кольев с тщательно обмотанными и промороженными концами. И отправлялись к следующим скважинам.
На первый день пятьсот подобных «колбас» были загнаны под землю и заполнили несколько скважин. На второй день было опущено уже четыре тысячи. На третий день — восемь тысяч. На четвертый день содержание взрывоопасного топлива в почве было настолько мало, что даже приборы не могли уловить его присутствие. Бордман связался с Сэндрингхемом и сообщил ему об этом.
— Я могу теперь говорить с гражданскими! — Глава Сектора вскочил с кресла. — Вы ликвидировали утечку!
— Двадцать тысяч скважин, — напомнил Бордман. — В каждой из них — шестьсот фунтов замороженной грязи, в которой растворен один фунт топлива. Так что следует закончить работу. Как барометр?
— На десятую поднялся, — сказал Сэндрингхем. — И, похоже, продолжает подниматься.
— Значит, времени нет!
Сэндрингхем какое-то время колебался. Но наконец скомандовал:
— Действуйте.
Экран погас.
Осталось только три мили скважин, которые следует заполнить, а затем топливо будет выбрано и заменено жидким илом.
Лейтенант Барнс сказал:
— Я позабочусь об этом, сэр.
— Барометр повышается на десятую, — Бордману очень трудно было держать глаза открытыми. — Все в порядке, лейтенант. Давайте. Вы — подающий надежды юный офицер. Просто отличный офицер! А я пока минутку посижу…
Когда Барнс вернулся, Бордман спал.
Юноша сел рядом с Бордманом, готовый растерзать каждого, кто посмеет побеспокоить его. И когда Сэндрингхем снова попытался с ними связаться, на экране появился Барнс.
— Сэр, — сказал он с предельной вежливостью, — мистер Бордман не спал уже пять дней. Его работа сделана. Я не буду будить его, сэр!
Глава Сектора вскинул брови.
— Так, значит, не будете?
— Никак нет, сэр! — отчеканил лейтенант. Сэндрингхем задумчиво кивнул.
— К счастью, никто не слышит нашего разговора. Вы совершенно правы.
И отключился.
Только тут Барнс сообразил, что он посмел не подчиниться Главе Сектора, причем совершил нечто гораздо более страшное, чем другой младший офицер, когда-то объяснявший Главе Сектора, как тому следует пользоваться скафандром.
Но он ни на секунду не пожалел о том, что сделал.
Через двенадцать часов Сэндрингхем снова связался с ним.
— Барометр падает, лейтенант. Я очень обеспокоен. Пришло сообщение о надвигающемся шторме. Не все соберутся возле Штаб-Квартиры, но большая часть населения — наверняка. Я напрасно пытался объяснить людям, что химикалии, которые мы ввели в почву, могли еще не закончить реакцию. Вернеру тоже это не удалось. Так что если Бордман проснется, сообщите ему.
— Слушаюсь, сэр.
Решившись идти до конца по пути дисциплинарных нарушений, он даже и не подумал будить Бордмана.
Бордман проснулся сам после двадцати часов сна. Он замерз, отлежал себе все бока, а во рту был такой привкус, как будто там дрались коты.
— Как барометр? — пробормотал он, едва открыв глаза. Барнс, прикорнувший рядом, тут же встрепенулся и сел.
— Падает, сэр! — четко доложил он. — Сильный ветер. Глава Сектора открыл территорию для гражданских лиц на тот случай, если они захотят перебраться туда.
Бордман принялся что-то подсчитывать на пальцах. Естественно, ему был нужен более сложный прибор для расчетов. На пальцах не так-то легко подсчитать, сколь велика вероятность детонации одного процента незамороженного топлива, содержащегося в мерзлом.
— Я думаю, — после очень долгих подсчетов сказал Бордман, — что все обойдется. Кстати, они убрали трубы ирригационных систем?
Барнс не знал этого и покраснел до корней волос. Он помчался добывать новую информацию, а когда вернулся, заодно принес Бордману кофе и еду.
Бордман благодарно кивнул и сказал:
— Вам ведь известно, лейтенант, что на Сорисе-2 мы вливали в почву ракетное топливо, когда хотели осушить болото. Мы позволили ему впитаться…
— Да, сэр, — благоговейно ответил Барнс.
— Произошла диффузия. Топливо проникло в ил… В воде ракетное топливо нагревает воду всего чуть ниже точки кипения. И не детонирует, когда оно достаточно ионизировано. У вас есть еще кофе?
— Да, сэр. Сколько угодно!
— И наступил день, когда ветер был как раз таким, какой был нам нужен. Я сунул раскаленный докрасна прут в болотную воду, в которой содержалось ракетное топливо. Это было самое невероятное зрелище, которое я когда-либо видел!
Барнс налил ему новую порцию.
— Она вскипела, — обжигаясь кофе, продолжал Бордман. — Болотная вода, в которой было ракетное топливо, вскипела, но топливо не взорвалось. Это зрелище было куда эффектней, чем взрыв! Можно было видеть, как волна жара пронеслась по болоту. Дым унесло ветром. И вся вода в болоте испарилась, а ядовитые растения сгорели и погибли. Таким образом… — он долго зевнул, у нас появился участок земли десять на пятьдесят миль для прибывающих колонистов.
