— Эта серебристая пелена, — с усилием проговорил Коглен, — появляется под штукатуркой там, где она холодная. Впрочем, сомневаюсь, чтобы один этот магнит мог посеребрить все пятно — это притом, что он в двадцать раз сильнее стального. По всей видимости, для этого нужно очень мощное магнитное поле.
Серебристая пленка снова пропала: Коглен убрал магнит.
— И что же это может быть? — мягко спросил Галиль. — Это… это можно назвать устройством?
Коглен сглотнул.
— Нет, — сказал он беспомощно. — Устройство действительно есть, но оно должно находиться в двенадцатом столетии. Это… полагаю, это можно назвать дублем устройства.
VI
В комнате стало темно, и Коглен заканчивал соскребать штукатурку при свете полицейских фонарей. Когда последний слой был снят, показалась изморозь. Едва появившись, она тут же начала неохотно таять. Скоро на этом месте осталось просто мокрое пятно поверх росписи, почти уничтоженной многовековой сыростью. По краям пятна влаги не было. Коглен поскреб с краю. Только штукатурка. Но когда он счистил ее, проступили узоры. Стену покрывала замысловатая роспись, сделанная бессчетное количество лет назад.
По всей видимости, под более поздним слоем штукатурки она покрывала все стены этой комнаты. Дюваль, судя по его виду, разрывался между восторгом от ее обнаружения и отчаянием от противоречия находки всякой логике.
Мэннерд сидел на складном стуле и наблюдал. Лучи фонарей создавали фантастическую картину. Один из них плясал на осторожно работающем Коглене. Фонарь держала Лори.
— Насколько я понял, — после долгого молчания сказал Мэннерд все с тем же скептицизмом, — ты утверждаешь, что это нечто вроде дубля устройства, которое было сделано в двенадцатом ветке.
— Когда еще не было никаких устройств, — подал голос из темного угла Галиль.
— Не было науки, — поправил Коглен, не отрываясь от стены. — Они добивались некоторых результатов благодаря случайностям. После этого они воспроизводили все условия, которые предшествовали неожиданному результату, не пытаясь узнать, почему так вышло. Взять для примера хотя бы закалку мечей.
— Лучшие мечи в Византийской империи были привезенными, — вмешался Дюваль.
— Да, — согласился Коглен. — Религия не позволяла им закалять сталь наиболее действенным способом.
— Религия? — удивился Мэннерд. — Какое отношение она к этому имеет?
— Магия, — ответил Коглен. — Самая лучшая закалка получалась, если меч раскаляли докрасна и вонзали в тело раба или пленника. Наверное, этот метод открыли случайно, когда кто-то решил таким изощренным образом отомстить врагу. Но сработало.
— Вздор! — рявкнул Мэннерд.
— Некоторые мастера и по сей день используют сходный по сути своей процесс, — ответил Коглен, сосредоточенно счищая последний пласт штукатурки. — Это закалка в комбинированной азотисто-солевой среде. В человеческой крови присутствует соль. В соленой воде сталь закаляется лучше, чем в пресной. Древние обнаружили, что использование человеческой крови дает хороший результат. Но не попытались применить научный подход и попробовать заменить кровь соленой водой. А поверхностное упрочнение стали получается лучше, если закаливать ее в присутствии азотсодержащего вещества — вроде человеческой плоти. Современные мастера замачивают в соленой воде кожаный лоскут и потом опускают в нее раскаленное докрасна лезвие. Технически это то же самое, что заколоть раба, только дешевле. Но древние до такого не додумались. Они упорно держались за старую добрую «магическую» закалку.
Он отошел от стены. Стряхнул с пальцев пыль.
— Больше здесь без специальных инструментов ничего не сделаешь. А теперь…
Он взял магнит и провел им вдоль расчищенного участка. На ближней к магниту части влажного пятна образовалось продолговатое серебристое облако. Оно перемещалось вслед за магнитом и резко исчезло, когда он пересек невидимую границу.
— На мой взгляд, — пояснил Коглен задумчиво, — это, если можно так выразиться, дубль того, что древние считали магическим зеркалом — через него можно было заглядывать в будущее. Так, Дюваль?
Француз сказал натянуто:
— В средние века алхимики действительно писали о магических зеркалах и пытались создать их, как вы и говорите.
— Быть может, именно это зеркало положило начало легенде, — заметил Коглен.
— В фонаре садится батарейка, — послышался из темноты голос Галиля.
— Нам нужно освещение получше и побольше инструментов. Сомневаюсь, чтобы до утра мы еще что-то смогли сделать.
Он вел себя совершенно буднично, но внутри его сковало какое-то странное оцепенение. Большой палец немного пощипывало. Ранка слегка воспалилась от пыли и сажи, попавшей в нее, когда Галиль брал у него свежий отпечаток. В конечном счете он порезал палец, изучая дубль устройства, из-за того что в будущем он оставит в книге надпись, которую прочитают вчера и которая станет причиной находки дубля устро…
Все вокруг зашевелились, собираясь уходить. Он услышал раздраженный голос Мэннерда:
— У меня просто в голове не укладывается! Это какая-то нелепица!
— Несомненно, — отозвался Галиль, — поэтому мы должны быть крайне осторожны. У моих предков-мусульман бытовала поговорка: судьба каждого человека написана у него на лбу. Надеюсь, мистер Мэннерд, ваша судьба не написана на листе пергамента, который я только что вам показал.
— Но что вообще происходит? — спросил Мэннерд. — Кто за этим стоит? Что за всем этим кроется?
Галиль вздохнул — как будто пожал плечами.
Они спустились по лестнице. Темная, узкая, извилистая улочка казалась зловещей. Галиль открыл дверцу полицейской машины. Шутливо, как будто отказываясь от притязаний на всякую логику, он сказал Мэннерду:
— К сожалению, мистер Коглен в своей записке выразился — вернее, еще не выразился — довольно неопределенно. Он написал лишь, — турок повторил последнюю строчку надписи: — «Позаботьтесь о Мэннерде. Его хотят убить».
— Это звучит вполне определенно! — с горечью возразил Мэннерд.
Он с Лори и Когленом разместился на заднем сиденье машины. Лейтенант Галиль уселся на переднее, рядом с водителем. Мотор взревел, и машина тронулась с места.
— Ваше послание, когда вы напишете его, мистер Коглен, — сказал турок, обернувшись через плечо, пока машина катила к повороту извилистой улочки, — будет намеренно неясным. Такое впечатление, что вы сочтете, будто четкое послание не даст случиться тому, что, по вашему мнению, непременно должно произойти. То есть вы напишете это затем, чтобы осуществить ту последовательность событий, которая уже имела место и будет длиться до тех пор, пока вы не напишете его…
Он вдруг отрывисто бросил водителю что-то по-турецки. Тот ударил по тормозам. Машина с визгом остановилась.
— Секундочку, — вежливо сказал Галиль.
