— Привет, — доброжелательно сказал он. Его лицо было бесстрашным и дружелюбным.
Кохрейн коротко кивнул.
— Я купил долю Уэста в «Спэйсвэйз», — изумленно сказал Джонни, — потому что хотел лететь с вами. Так?
— Я слышал, что так, — сказал Кохрейн столь же коротко, как и прежде.
— Уэст сказал, — все так же радостно продолжил Джонни, — что собирается вернуться на Землю, нащелкать по носам «Керстен, Кастен, Хопкинс и Фоллоуи», а потом отправиться в Южную Каролину и до конца жизни собирать там съедобных улиток.
— Вполне понятное желание, — кивнул Кохрейн. Он нахмурился — ему хотелось поговорить с Беллом, который ужасно долго не мог сфокусировать камеру за иллюминатором.
— Забавно будет, когда он попытается получить деньги по моему чеку, — рассмеялся Джонни. — Я остановил выплату по нему, когда он не захотел платить за выпивку, на которую я его пригласил!
Кохрейн постарался, чтобы все его эмоции не отразились у него на лице. Он понимал, что Джонни Симмз просто такой, и все тут. Психопатическая личность, начисто лишенная представления об этических принципах. Понятия плохого и хорошего были для него столь же бессмысленными, как звуки для глухого или цвета для слепого. Они просто не укладывались у него в голове. Его рассудок был в нормальном состоянии, и он мог быть замечательным собеседником. Он был способен испытывать самые добрые чувства и самые щедрые побуждения, которые тут же и осуществлял. Но у него бывали и менее достойные восхищения импульсы, как и у любого нормального человека, но он просто не понимал, что между этими импульсами существует какая–то разница. Он осуществлял и свои омерзительные импульсы. Он прилетел на Луну, чтобы избежать экстрадиции из–за своих прошлых импульсивных поступков, которые общество сочло убийственными. Еще предстояло выяснить, как он будет вести себя на корабле, но, поскольку формально он был вменяемым, его адвокаты могли запретить вылет, если бы его не взяли на борт. В тот миг Кохрейн почувствовал импульс вышвырнуть Джонни из шлюза как потенциальную опасность. Но он не был психопатической личностью.
Он остановил Белла и взглянул на первые кадры. Снимки показались ему превосходными. Джед вернулся обратно к видеофону, чтобы переслать их на Луну. Их можно будет передать в обсерватории Земли и изучить. Они не могут оказаться фальшивкой. На каждом снимке тысячи звезд, а на некоторых еще и Млечный Путь, и каждую из этих тысяч звезд можно идентифицировать, а каждая изменила свое относительное положение по сравнению с тем, что видно с Земли. Астрономы смогут установить точку, в которой сделан этот снимок. И любая попытка подделать даже одну фотографию заняла бы годы расчетов, и все равно где–нибудь обнаружилась бы ошибка. Эти кадры — неопровержимое доказательство, Что человеческая экспедиция достигла такого места в космосе, которое превосходила самые смелые мечты.
Больше Кохрейну делать было нечего. Он был лишним членом команды. Когда придет время подкрепиться, Джеймисон позаботится об этом. Возможно, Алисия Кит, нет, Алисия Симмз, поможет ему. Ничто больше не требовало внимания. Ракеты или работали, или нет. Система регенерации воздуха не нуждалась в контроле. Кохрейн обнаружил, что он не у дел.
Он неугомонно вернулся обратно в командную рубку. Бэбс выглядела совершенно беспомощной, а Джонс безучастно уставился на полоску бумаги, которую держал в руках, тогда как пилот все еще находился около иллюминатора в форме пузыря, глядя на звезды в один из толстых приземистых телескопов, которые на Луне использовали для наблюдения за планетами.
— Как идет исследование? — осведомился Кохрейн.
— Мы в тупике, — выдавил Джонс. — Я кое–что забыл.
— И что же?
— Когда мне что–то нужно, — сказал Джонс, — я записываю это и даю указания Бэбс, а она занимается этим.
— В точности моя собственная система, — согласился Кохрейн.
— Я написал для нее записку, — уныло сказал Джонс, — чтобы она нашла звездные карты и кого–нибудь, кто мог бы разработать систему астрогации за пределами Солнечной системы. Никто не озаботился этим раньше! Никто не долетал даже до Марса! Но я считал, что нам это понадобится.
Кохрейн ждал. Джонс показал ему засаленный клочок бумаги, исписанный убористым почерком.
— Я написал записку и засунул ее в карман, — сказал Джонс, — а потом забыл передать ее Бэбс. Так что мы не можем управлять кораблем. Просто не знаем, как. У нас нет ни звездных карт, ни инструкций. Мы заблудились.
Кохрейн ждал.
— По всей видимости, Ал ошибся, приняв за наше Солнце какую–то другую звезду. — Он говорил о пилоте, с которым Кохрейн был незнаком. — В любом случае, мы не можем снова ее найти. Мы повернули корабль, чтобы посмотреть на другие звезды, и больше не можем ее узнать.
— Разумеется, вы продолжите искать, — сказал Кохрейн.
— Зачем? — безнадежно спросил Джонс.
Он махнул рукой на четыре одинаковых пластиковых пузыря иллюминаторов. Со своего места Кохрейн мог видеть тысячи тысяч звезд, таких разных и таких похожих. Млечный Путь сверкал, точно усыпанная бриллиантами лента.
— Мы знаем, что наше Солнце — желтая звезда, — сказал Джонс, — но не знаем, ни насколько яркой она должна казаться отсюда, ни как должно выглядеть небо за ней.
— А созвездия? — спросил Кохрейн.
— Так найдите их, — с досадой ответил Джонс. Кохрейн не стал даже пытаться. Если уж пилот лунолета не смог заметить знакомых созвездий, то телевизионный продюсер не сможет и подавно. И, если подумать, казалось очевидным, что самые яркие для землян звезды должны были быть и, в большинстве своем, были самыми близкими. Если Джонс прав в своих догадках, что ускоритель увеличил скорость корабля на шестьдесят в четвертой степени раз, он должен был двигаться в несколько миллионов раз быстрее, чем аварийная петарда. Причем разогнаться за очень короткий период времени (коэффициент на самом деле превышал девятнадцать миллионов раз), и получалось, что никто не в состоянии измерить скорость объекта.
Кохрейн не был математиком, но даже он понимал, что для расчетов у них нет никаких данных. После подсчета того, во что превращалось ускорение в одно «же» в поле Дэбни определенной напряженности, можно было бы провести что–то вроде точного вычисления пути. Но все, что можно было узнать прямо сейчас, это лишь то, что они преодолели огромное расстояние.
Он вспомнил одно из своих шоу, происходившее в космосе во время воображаемого полета. Сценарист вложил в уста одного из своих героев реплику о том, что в ста световых годах от Солнечной системы не будет видно ни одного знакомого созвездия. В этой ситуации они похожи на канарейку, пытающуюся разглядеть окно, из которого она выпорхнула, с расстояния в квартал, притом совершенно не помня самого полета из окна.
Внезапно Кохрейн довольным тоном проговорил:
— Неплохая ошибка — если мы сможем устроить так, чтобы о ней не пронюхали там, дома! Как раз из нее мы сделаем совершенно новую программу, тринадцатинедельный цикл.
