Я пытался найти хоть какую-то закономерность в вопросах, если это вообще возможно.
Привратник посмотрел на меня почти с сочувствием и задумчиво погладил пальцами резную ручку кресла.
- До вас уже многие об этом спрашивали, Глеб. Некоторые даже считали, что могут угадать заранее, о чем я спрошу. Они ошибались. Вопрос Места касался бы швейной фабрики.
Швейной фабрики?! Меня пронзила дрожь. Несмотря на то, что мне пришлось пережить, будучи почти при смерти в ратуше, швейная фабрика по-прежнему казалась неприятным и зловещим местом.
- И как бы звучал этот вопрос? - я старался говорить ровным голосом.
- Что вы помните о швейной фабрике, Глеб? Не о той, которая была в старом городе, а о настоящей? - произнес Привратник, разом перестав улыбаться.
Я в этот миг тоже не улыбался, уже давно не улыбался, и лишь поэтому выражение моего лица не изменилось.
- Я хочу оказаться около театра на Таганке, - мой голос тоже не изменился. Спасибо губернатору за хорошую школу.
К сожалению, я снова забыл спросить о 'проездном'. Да и немудрено забыть, если меня постоянно огорошивают неожиданными предложениями.
Привратник ничего не ответил. Кирпичные стены начали исчезать, уступая место оживленной площади и красно-белому зданию с тремя дверьми. Прохожие не обратили на меня никакого внимания - еще одна загадка Лима. Где бы ты не появлялся, твое появление будет выглядеть обычным. Если прохожих остановить и расспросить, то выяснилось бы, что один видел тебя только что вышедшим из-за угла, второй - перебежавшим дорогу на красный свет, а третий вообще шел за тобой три квартала. Я появился рядом с афишами и женщина средних лет, до того идущая прямо на меня, осторожно обошла преграду, словно заметила меня еще издалека.
Неподалеку от театра на Таганке жила моя мама. Я не стал задерживаться у афиш, а пошел по дороге, ведущей вниз. Мама мне обрадуется, я ей тоже. Увы, приятное предчувствие встречи было омрачено вопросом Привратника, так единственная небольшая тучка, заслоняющая солнце, омрачает небо. Я понятия не имел, что должен помнить о настоящей швейной фабрике. Мог поклясться, что никогда, ни разу в жизни в ней не был!
Как я и предчувствовал, мама встретила меня тихим оханьем, беспокойной бледностью, безуспешными расспросами и сделанными на скорую руку пирогами. Мне очень нравится мамин яблочный пирог: горячий, поджаристый, с дном, состоящим из порезанных яблок, он напоминал о детстве. Уже многие годы что-то менялось: обстановка в родительской квартире, соседи, лампочки в подъезде…, я взрослел, мама старела, не менялся только этот пирог. Когда его ел, то иногда закрывал глаза, представляя, что вот мне семь лет, а вот десять, двенадцать. Представлял, что на улице меня ждут приятели, чтобы идти играть, что меня позвала на день рождения одноклассница, а подарка еще нет, что я скоро поеду в первую самостоятельную поезку в летний лагерь. Все эти события объединяло одно: накануне я точно так же ел пирог на кухне.
Мама занималась переводами и сейчас сидела напротив меня в домашнем красном халате, очках и в окружении кип бумаг и журналов. Она пыталась узнать, где был ее единственный сын и что делал, но я сказать ничего не мог.
Уже потом, устав от расспросов, но взбодренный рассказами о жизни наших общих знакомых, я вспомнил о беседе с губернатором и о том, как он интересовался моим отцом.
- Сколько языков знал мой отец? - спросил я.
Мама уже успокоилась и, сдвинув очки на нос, взяв кроссворд судоку, коротким карандашом писала цифры.
- Много, Глеб, - после паузы сказала она. - Точно английский, французский и немецкий. Потом, я помню, приезжала какая-то делегация из Малазии. Переводчика долго не могли найти, но за дело взялся твой отец. Лихо так переводил с малайского, будто знал его в совершенстве. На китайских диалектах тоже говорил свободно. С японцами общался, с индусами…
Я ненадолго задумался. Получалось весьма интересно. Возможно, что губернатор не зря спросил о количестве языков, которыми владел мой сгинувший бесследно отец-переводчик.
- Мама, а были случаи, когда отец не мог перевести с какого-то языка? Ну, не знал его просто?
Мама положила кроссворд на колени, посмотрела на бело-желтые обои, туда, где притаился последний солнечный зайчик заката, и ответила:
- Не припоминаю, Глеб. Насколько я помню, он мог перевести все, что угодно. Языков тридцать знал, наверное. Или даже сорок. При нашем первом знакомстве он произвел на меня сногсшибательное впечатление.
Рано утром, переночевав в доме матери, я отправился на работу. Мой франтоватый сюртук превратился на Земле в столь же франтоватый черный пиджак, шейный платок - в широкий, мягкий галстук. Брошь не изменилась, и хотя поблескивала вызывающе, я решил оставить ее. У меня был вид старомодного щеголя, я был похож на Мефистофеля. Именно так представлял его на улицах современной Москвы: в строгом костюме с тросточкой и, вероятно, даже с саквояжем, куда он складывал контракты на души. Контрактов у меня не было, зато была миска.
Я чувствовал, что вошел в какую-то большую игру с пока неизвестными мне ставками. Было даже непонятно, кто другие игроки и что они собираются делать. Но я пока не собирался углубляться в дебри, а решил начать с малого: выполнить договор и открыть детективное агентство. Еще бы знать, чем оно будет заниматься…
Глава 12
Мое появление в рекрутинговом агентстве Морозова было встречено гробовым молчанием. Петр и Михаил с интересом посматривали на меня, но их интерес был ничем по сравнению с любопытством Марины. Алые губки девушки приоткрылись и она разглядывала мои лицо и костюм как студентка провинциального университета разглядывает шедевры Лувра.
- Доброе утро, - вежливо поздоровался я, поигрывая тростью.
Петр кивнул, Михаил отчего-то привстал и поклонился, а Марина улыбнулась. Любой мужчина, даже тот, который совсем не разбирается в женских улыбках, сразу бы понял, что маринина улыбка означает нечто большее, чем ответ на мои слова. Девушка была мне симпатична, я хотел было улыбнуться в ответ, но вдруг дверь, ведущая в кабинет шефа, распахнулась и из нее вышел Морозов Олег Геннадьевич собственной персоной.
- Добро пожаловать, Глеб! - церемонно произнес шеф. - С возвращением! Как провели отпуск на Канарских островах? Выздоровели полностью, надеюсь? Там отличный влажный климат, который помогает при такой тяжелой астме, которая была у вас.
Я попытался вставить словечко, но не тут-то было.
- Подождите, Глеб, дайте мне закончить, - шеф покачал указательным пальцем. - Сегодня я получил инструкции от нашего с вами начальства. Наверху очень обеспокоены вашим здоровьем и настоятельно советуют ни о чем вас не расспрашивать, чтобы вы не акцентуировались на болезни. Я понятно для всех выражаюсь? Ни о чем не расспрашивать! Это запрещено! Наша компания стоит горой за каждого сотрудника и если того потребует его здоровье, готова пойти на крайние меры. Я понятно выражаюсь? Есть какие-нибудь вопросы? Вопросы, естественно, ко мне, не к Глебу. К Глебу вопросов нет и быть не может. Он слишком расстраивается, когда ему напоминают о болезни.
