Истребитель Арнольда Цигевартена вошел в резкий вираж и, падая на правое крыло, начал резко терять высоту. Через долю секунды я повторил его маневр, при этом не выпуская истребитель ведущего BF109E из рамок прицела. Одно движение пальцем — и красная кнопка на штурвале управления будет утоплена, и тогда истребитель Цигевартена распустился бы в этом пасмурном небе огромным цветком красного мака. С некоторым трудом я избавился от этой мысли и видения красного цветка в сумрачном позднелетнем небе и продолжал внимательно следить за снижением истребителя ведущего.
Такое резкое снижение напомнило мне один случай, когда я чуть не погиб, было это неделю тому назад на Восточном фронте. Подобным маневром со снижением я уходил из-под атаки русского истребителя ЯК-9 и теперь прекрасно понимаю, что совершил настоящую глупость, используя этот маневр. Русский истребитель был эффективной боевой машиной, имел высокую скорость, отлично маневрировал на горизонталях и имел мощное вооружение. Но в то же время машина была слегка неуклюжая и не так хорошо набирала высоту. Поэтому отрываться от русского мне следовало бы уходом на вертикаль и набором высоты, а не совершать детскую глупость и бежать, поджав хвост, от ЯК-9 резким пикированием к земле. Разумеется, русский Иван мгновенно догнал меня на пике и, захватив мою машину в перекрестие прицела, открыл огонь на поражение. Мгновение или один шаг оставались до моей гибели, уходить от вражеского огня было совершенно некуда, да и поздно, поверхность земли стремительно и неуклонно приближалась. Я уже принялся было читать молитву о спасении, умолять Господа Бога, чтобы он принял мою душу, отпустив мои вольные или невольные грехи. И в этот момент за моей спиной раздался слабый хлопок взрыва и мимо меня к земле пронеслись остатки русского истребителя. Оказалось, что капитан Арнольд Цигевартен вовремя заметил ситуацию, в которой я оказался по своей глупости, и из всех стволов своего BF109E еще издали открыл огонь по вражескому истребителю, стараясь преградить ему путь и не дать преследовать мой истребитель. Один из его снарядов с хирургической точностью поразил центр планера вражеского ЯК-9 и разнес его в пух и прах. С того случая я начал буквально боготворить своего командира, а он все чаще стал брать меня своим ведомым.
Истребитель капитана Цигевартена с высоты в три с половиной тысячи метров в доли секунды рухнул на высоту пятисот метров, чтобы сразу же выйти на глиссаду посадки, рваным зигзагом снижаясь на бетонированную полосу аэродрома Ханау. Мой истребитель тенью, словно приклеенный к хвостовому оперенью командирской машины, стал заходить на посадку. Шасси обеих машин практически одновременно коснулись бетона ВПП, и после короткой пробежки истребителей мы аккуратно развернулись и, двигаясь крылом к крылу, порулили на выделенные стоянки в расположении четвертого истребительного полка гарнизона Ханау.
Когда мы в сопровождении командира истребительного полка гарнизона Ханау входили в полковую столовую, то летчики-истребители поднимались и громкими криками, свистом и аплодисментами приветствовали нас. Большинство этих ребят собственными глазами могли видеть, как быстро мы посадили наши истребители. Этот способ мы, воевавшие на Восточном фронте летчики, называли посадкой «впритирку». Когда вблизи аэродрома базирования появлялись вражеские истребители-охотники, — чаще всего это были отлично подготовленные вражеские летчики-истребители, — они никогда не упускали возможность полакомиться такой легкой добычей, как истребители, идущие на посадку. Полковник Шмидке, командир гарнизонного полка, официально представил нас, коротко отрекомендовав меня и Арнольда: он сообщил количество одержанных нами побед — 65 сбитых самолетов у капитана Цигевартена и 35 машин у меня. При этих словах зал взорвался аплодисментами. Молодые парни в форме офицеров Люфтваффе снова громко закричали, засвистели, бурно выражая свой восторг от встречи с героями-фронтовиками.
Капитан Цигевартен поднял вверх правую руку, призывая офицеров к вниманию. Затем лаконично поблагодарил за теплую встречу и пообещал, что в случае если у местных офицеров появится желание узнать о том, что в действительности происходит на Восточном фронте, то он готов после обеда встретиться со всеми желающими офицерами и поговорить. Альфред может поделиться с ними своим опытом участия в воздушных боях и рассказать о житье-бытье воинов рейха на Востоке. Офицеры местного гарнизона, разумеется, не могли отказаться от такой возможности и новым всплеском криков одобрения выразили свое желание послушать такого опытного и широко известного в войсках рейха летчика-истребителя, как капитан Арнольд Цигевартен.
А я загрустил, потому что долгожданная встреча с матерью и сестрой откладывалась на неопределенное время, приходилось на ходу вносить изменения в свои личные планы, причем не в лучшую сторону. Ведь чем позже я встречусь с родными, тем меньше времени смогу провести с ними вместе, а я так давно не видел их!
Капитан Цигевартен заметил, что я загрустил, и, конечно же, сразу догадался почему. Как старший нашей группы, он тут же принял решение и предложил мне немедленно отправляться домой к родным, не ожидая окончания обеда в столовой и его встречи с офицерским составом местного гарнизона. Он хотел, чтобы я как можно скорее встретился со своими родственниками и провел бы с ними как можно больше времени. А он приедет часам к шести-семи вечера, чтобы вместе где-нибудь поужинать. Должен признать, что это было разумно, я был очень рад и с жаром поблагодарил Арнольда за понимание.
Капитан Цигевартен в нескольких словах объяснил полковнику Шмидке мою ситуацию, и тот согласился отпустить меня немного раньше, чтобы я встретился со своими родными.
Еще раз поблагодарив старших офицеров, я выскочил из-за стола, чтобы сейчас же помчаться домой. Вдогонку полковник Шмидке крикнул мне, чтобы я воспользовался его мотоциклом «Цундап КС 600», который он обычно парковал у центрального КПП на авиабазе. Вскоре я мчался по отличному автобану в один из пригородов Ханау, где был мой родной дом. Скорость мотоцикла доходила до ста двадцати километров в час, а в иные минуты стрелка показателя скорости поднималась и выше этой отметки. Так что очень скоро я увидел знакомые очертания дома, каждый раз, видя себя во сне ребенком, я снова и снова заходил в этот дом. Внешне этот двухэтажный особняк мало изменился, он ничем не отличался от окружающих его соседских домов. Стены из красного кирпича, белое обрамление зеркальных окон, зеленый, только что подстриженный газон вокруг дома. Ко входу вела идеально выложенная кирпичом и идеально чистая пешеходная дорожка. Я затормозил перед этой дорожкой, но еще некоторое время продолжал сидеть в седле мотоцикла, чтобы еще раз всем сердцем насладиться открывшейся передо мной картиной моего детства и юности. Шум мотора моего мотоцикла привлек внимание соседей: в окнах домов стали появляться любопытствующие лица, а некоторые соседи даже приоткрывали двери домов, чтобы получше рассмотреть, кто же я такой. Я на это никак не отреагировал и продолжал сидеть в седле мотоцикла и мять обер-лейтенантскую фуражку в руках.
По всей очевидности, Зигфрид Ругге по настоящему любил своих родителей и сестер, а я пока еще оставался им чужим, и хотя часть моего сознания принадлежала их сыну, но и я сам лично в душе получал истинное наслаждение от каждого мгновения пребывания у входа в этот дом.
