* * *
Полковник остановился у двустворчатой двери и мягко, фалангой согнутого пальца, коснулся ее, чтобы тихо постучать. Створки двери распахнулись. Я первым перешагнул порог и оказался в приемной, где работала женщина, личный секретарь фюрера. Она мгновенно поднялась, подошла к новой двери и без дополнительного предупреждения распахнула ее, вежливым голосом попросив нас проходить в кабинет.
Красная ковровая дорожка от порога проходила до самого рабочего стола монументального вида, расположенного у дальнего окна кабинета. Владелец кабинета, по всей очевидности, имел слабость к монументализму: не только стол, но и сам кабинет был огромен. Потребовалась целая минута, чтобы нормальным шагом пройти от порога до рабочего стола, оставляя справа малую копию Земли в виде громадного глобуса. Приблизившись к столу, мы наконец-то разглядели человека, сидевшего за столом и работавшего с документами. Человек был нормального телосложения, в сером костюме и щеточкой усов под носом. Когда он отбросил в сторону последний просмотренный им документ, предварительно оставив на нем личную закорючку, то только тогда поднял глаза на нас, застывших по стойке смирно перед его столом. Человек поднялся на ноги и как-то по-театральному протянул к нам руки и воскликнул:
— Ба, ребята, да вы уже здесь! Рад вас приветствовать в своей берлоге. Прошу извинить меня за то, что заставил вас ожидать, пока я освобожусь. Эта чертова работа во благо народа отнимает все время. У меня нет свободных пяти минут, чтобы выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Ну, ребята, почему вы застыли такими истуканами? Проходите к столику, вместе попьем чайку с конфетами и поговорим о наших делах. Не хотите? Ну да ладно, тогда давайте примемся за дело и начнем церемонию награждения. — Фюрер склонился к столу и нажал кнопку на пульте.
Раздвинулись шторки на потолке, опустилась арматура с осветительными приборами, которые тут же начали наливаться светом. Через незаметную дверь в стене в кабинет ворвалась съемочная группа с двумя кинокамерами, которые тут же были установлены на штативы и сбалансированы по свету. Появилась молодая, но не очень красивая девушка-режиссер, которая показала, где нам следует стоять, и капризным голосом громко объявила, что группа к съемкам готова. Фюрер тут же, словно молодой олень, появился перед камерами и зачастил, что он рад видеть героев воздушных боев на Западном фронте… Говорил он около минуты, а затем вручил мне Железные кресты обоих степеней, затем перешел к Динго и почему-то вручил ему погоны подполковника Люфтваффе. В этот момент девушка-режиссер приостановила съемку и сердито заметила ему, что к фотогеничному лицу Динго больше подходят не погоны подполковника, а орден Железный крест. Тут засуетились адъютанты фюрера, которые на съемочной площадке появились неизвестно откуда, с обеих сторон они окружили фюрера и стали что-то нашептывать ему на ухо, время от времени кивая головами то на меня, то на Динго.
Именно в этот момент девушка-режиссер возобновила съемку и фюрер, заслонив плечами обоих адъютантов, как танк, бросился к объективам кинокамер, перед которыми вручил Динго Железный крест второй степени, а мне полковничьи погоны и Железные кресты обеих степеней. Мне показалось или это было на самом деле, не знаю, но, работая на камеры, фюрер сильно волновался и начал чуть-чуть заикаться, он никак не мог выговорить слово «подполковник», а слово «полковник» было гораздо короче, и его было легче выговаривать. Как только съемки закончились и верхняя осветительная аппаратура была отключена, фюрер потерял к нам интерес и ушел в комнату отдыха рабочего кабинета.
Адъютанты фюрера вывели нас в приемную, попросили подождать сопровождающих офицеров, а сами отошли в сторону и начали о чем-то перешептываться. Затем один из них подошел ко мне и виноватым голосом поинтересовался, как я отношусь к тому, что мне присвоили звание «полковник», минуя два воинских звания? Это произошло потому, что фюрер устал и все перепутал во время съемок сюжета о нашем награждении. Сложность ситуации заключается в том, что им легче исправить указ фюрера или даже заново составить, чем договориться с режиссером о перемонтаже сюжета. Я подумал и сказал, что, в принципе, у меня нет возражений по этому поводу. Адъютанты улыбнулись, козырнули и лихо вышвырнули меня и подполковника Динго из ставки, предоставив два свободных дня в столице, чтобы мы могли отпраздновать повышения в званиях и награждения.
* * *
Номер в гостинице оказался не ахти какой, но имел джакузи и предварительно оплаченное обслуживание. Подполковник Динго перед расставанием с офицерами-черномундирниками, встречавшими и сопровождавшими нас, отвел их в коридор, о чем-то пошептался с ними, и они мгновенно исчезли. Но не успели мы осмотреться в номере, как они снова появились и сейчас стояли перед нами, улыбающиеся, держа руки за спиной и что-то пряча. Затем они поздравили нас с присвоением очередных воинских званий и награждением Железными крестами и, улыбаясь, протянули нам погоны полковника и подполковника Люфтваффе. Они оказались неплохими ребятами, помогли нам укрепить погоны на наших старых кителях. Мундиры полковника и подполковника немного отличались от мундиров капитанов, которые сейчас были на нас, поэтому ходить в полковничьих или подполковничьих погонах в капитанских мундирах походило на бельмо на глазу для опытного офицера. Но мы в данную минуту ничего не могли с этим поделать. Так как мы находились в чужом городе, то нам было трудно найти портного, который за два выходных дня смог бы пошить два мундира — полковника и подполковника Люфтваффе. Поэтому мы и пошли этим путем, прикрепили новые погоны на старые мундиры. А шарфюреры СС
[7]
достали из-за спины бутылку французского коньяка, которую мы и распили с ними вместе, обмывая наши новые звания и награды.
Когда за ребятами захлопнулась дверь — служба есть служба, и даже элита элит войск СС не могла манкировать своими обязанностями, — мы с Динго осмотрели наш гостиничный номер. В нем было три комнаты, в одной с большой кроватью решил расположиться я, как старший по званию, в другой — подполковник Динго, а третью комнату мы использовали в качестве гостевой или столовой. Чтобы нагулять аппетит, а главное, показаться перед людьми в новом качестве, мы с Динго решили немного прогуляться перед ужином.
Война изменила столицу и сказалась на ее жителях: исчезли яркие краски с улиц и площадей города и веселые лица людей, бесследно исчезли смех и шутки. До войны берлинцы каждый вечер покидали дома и квартиры, чтобы прогуляться, продемонстрировать соседям достаток в жизни или показать, какие у них замечательные дети. Сегодня на улицах столицы в гражданской одежде нам встречались только пожилые люди или совсем старики, на губах которых застыли каменные улыбки, а в глазах поселилась вечная тревога, а вся молодежь переоделась в зеленую солдатскую униформу. Сами дома и улицы столицы мало чем изменились, в некоторых районах даже появились новые только что построенные здания с разнообразной и причудливой архитектурой, но серый фон войны скрывал или полностью нивелировал красоту этих архитектурных форм.
Во время нашей прогулки по улицам столицы мы вели себя как нашкодившие щенята, весело смеялись, шутили и даже приставали к прохожим женского пола. Когда на нашем пути встречалась девушка, то подполковник Динго пытался познакомиться с ней и взять у нее номер мобильного телефона. Несколько лет назад от таких девиц или от сопровождающих их молодых парней за подобное обращение Динго наверняка получил бы по мордасам, а сегодня не происходило ничего подобного. Прежде всего, все встретившиеся на нашем пути девицы были одни, никто их не сопровождал, они молча стояли перед нами, опустив руки и глядя в землю, а мы громко на всю улицу смеялись, шутили и пытались их расшевелить, предлагая им провести с нами вечер. К тому же и мы сами были молодыми ребятами, нам еще не исполнилось и тридцати лет, да и мы были еще в таких высоких воинских чинах, как полковник и подполковник!
