Я поежился, вспоминая.
Первое испытание – чтобы слабаки приняли тебя в свой замкнутый мирок, допустили к тайной кулисе, откуда дергают за невидимые ниточки. Инициация, превращение слабака в члены Клана, довольно проста. Но противоестественна, как и сам Клан.
Чтобы стать подлинным слабаком, нужно пройти через три круга Унижения.
Первый круг – это боль. Это проще всего. Как сейчас помню: темная улица, группа крепких, бритоголовых парней. И я, робко приближаюсь на ватных ногах. На меня смотрят равнодушно, с насмешкой. Мой облик не выдает во мне слабака, потому мне приходится сделать первый ход. «Вы – сборище придурков, – говорю. – Банда фашистов…» Не успеваю закончить фразы – я уже на асфальте, и меня месят ногами. Не слишком усердно, а потому я кричу: «Козлы! Ублюдки!» Вскоре понимаю, что с меня хватит, но парни уже вошли во вкус. И спасает только подоспевший наряд милиции – это страхует Хиляк. Что ж, боль я прошел…
Второй круг – стыд и отвращение. Как ни странно, это мне далось тяжелее. Извалявшись в какой-то мерзости, по указке Хиляка, три дня стоял на коленях в подземном переходе и просил милостыню. Самым кошмарным было то, что ходить можно только под себя. Так что отвращение я получил по полной программе – и от прохожих, и от себя самого.
По окончанию каждого испытания, Хиляк совершал странный ритуал: он заставлял меня плакать. Долго умолять меня не приходилось, я легко срываюсь на слезы. Вот их-то он и собирал маленьким устройством со стеклянной трубкой. Как он сказал – это мой первый взнос в главный фонд Клана – фонд Жалости.
Теперь я ждал третьего круга – страха. Но при этом уже работал Ловцом. Это, наверное, не очень правильно. О чем и сказал робко Владыке.
– Время, проведенное тобой в ожидании, засчитываю в счет третьего круга, – твердо сказал Владыка. – Теперь ты полноправный член Клана.
Так и хотелось крикнуть: «Служу Советскому Союзу!» Что, вообще, принято говорить в таких случаях? И я просто сказал:
– Спасибо…
– Не стоит. Свою благодарность покажешь в поступках. Вот мы и подошли к делам…
Странно было говорить о делах с человеком, качающимся над пропастью на скрипучей доске. Хотя, конечно, мир слабаков в принципе странен – как все уродливое и болезненное в этом цветущем жизнелюбивом мире. Владыка говорил, обхватив одну ногу и покачивая в воздухе свесившейся. Наверное, это должно означать доверительность.
– У Клана возникли определенные проблемы, – сказал Владыка. – Конечно, проблемы существовали всегда, поскольку мы сами по себе – проблема для сильных. Но долгое время нам удавалось оставаться незаметными. Как мыши, мы подбирали упавшие зерна – и сильные этого не замечали. Или просто не хотели замечать. Но теперь что-то изменилось. Нас заметили…
Владыка замолчал.
От неудобного ракурса у меня начала затекать шея. Не до театральных пауз – я ждал продолжения. И человек, зависший между потолком и кафельным полом, продолжил:
– В наших рядах появился чужак.
– Предатель? – осторожно спросил я.
– Он оказался бы предателем, если бы был слабаком. Такое бывало и раньше. У нас есть те, кто занимается чисткой рядов. Сейчас все гораздо хуже. Среди нас прячется анимал.
– В смысле – сильный?
– В смысле – убежденный, яростный, прирожденный сильный. Враг.
Это был повод поерзать на стуле. Отчего-то меня посетило чувство тоскливой неизбежности – как необходимость плестись в военкомат по повестке. Хотелось возмутиться: «Причем здесь я?!» Но возражать Владыке было еще страшнее.
Тут Владыка несколько вышел из образа: он вздохнул. И это было видно даже со дна моего пересохшего колодца.
– Мы – слабы, – сказал Владыка. – Слишком слабы. Мы нерешительны. У нас плохо развита интуиция. Мы не можем на равных соперничать с сильными, даже если их мало, а нас – тысячи. Мы сила, пока мы вне мира сильных. Впрочем, ты знаешь…
– Да… – эхом отозвался я.
– Нашему Клану может придти конец, – тихо сказал Владыка. – Едва только сильные всерьез воспримут нас как угрозу своему укладу – укладу сильных – нам крышка. Сначала развалят Контур, а потом человечество медленно скатится к тому, с чего начало: к праву сильного и пожиранию себе подобных…
– По-моему, вы сгущаете краски… – пробормотал я. Мне очень не понравилась нарисованная Владыкой картинка.
– Это худший сценарий, – признал Владыка. – Мы не знаем, кто этот чужак. А главное – один ли он, и что он про нас знает.
– А что…
Владыка легко поднялся, отчего трамплин опасно заиграл под ним, и небрежно ткнул в меня пальцем:
– А все остальное должен выяснить ты!
Вот те раз! Я аж вскочил со стула.
– Но почему именно я?! У вас же есть эти… специалисты!
– Они все слабаки.
– Но ведь и я слабак! И у меня никакого опыта! Я ничего не знаю! Я боюсь, в конце-концов!
– У тебя одно преимущество: тебя легко принимают за анимала.
– Только на короткое время!
– Вот и используй это время правильно.
Я чуть не задохнулся от возмущения и растерянности. Владыка сложил руки на груди и заговорил быстро и четко, словно отдавая приказ. Наверное, так оно и было.
– У тебя будут опытные помощники. Им я доверяю. Больше никто не должен знать о нашем разговоре.
– Даже Держатели, даже Большой Круг?
– Они – тем более. Именно поэтому я беседую с тобой здесь. Больше никаких вопросов. Приступай.
И ушел.
Пару минут я стоял в оцепенении, не в силах ни шевелиться, ни думать. Есть такое выражение: «гора свалилась с плеч». Со мной же произошло обратное – я похоронен рухнувшей на голову скалой…
Я вздрогнул.
Это, все-таки, не скала. Это сверху упала, раскручиваясь, веревочная лестница.
5
Бывали у вас в жизни моменты, когда совершенно непонятно – что делать и как себя вести? Так и я стоял тогда и смотрел перед собой, выпучив глаза, не зная, с чего начать, за что зацепиться. Я еще не говорил, что жутко комплексую перед большой аудиторией? Я из-за этого долго диплом защитить не мог.
А тут все еще хуже.
Сидят, смотрят на меня выжидающе, с интересом.
Маленькие вампиры.
Нет, я, в общем-то, люблю детей. Но на расстоянии и не в таких количествах.
– Дядя Леша, а что мы будем сегодня делать?
– Дядь Леш, а вы, правда, в спецназе воевали?
– А в футбол вы играете?
– Да ну – футбол! Лучше стритбол!
– Иди ты со своим стриболом!..
– А какую вы музыку любите?
