– И как ты такое с джинсами сделал? – удивленно и весело поинтересовалась Тома. – Тебя что, через мясорубку прокрутили?
– Через кофемолку, – набитым ртом проговорил я. – Драпал, как фашист из-под Сталинграда…
– Да ну?! – Тома испуганно округлила глаза. – От кого?
С аппетитом зажевывая слова, поведал вкратце свою историю. Она только охала и удивленно хлопала глазами: не все в этом темном деле понятно мне самому – а куда уж ей? Просто почувствовал вдруг: нужно выговориться, иначе меня разорвут в клочья все эти мрачные тайны. От Томы у меня нет секретов.
Только подробности о древнем Сердце Клана опустил, прикусив вовремя язык. Есть тайны, которыми просто нельзя делиться с близкими, во имя их же блага…
Не знаю, насколько увлекательной оказалась моя история, но Тома вдруг стала печальной. Она тихо покачала головой, спросила:
– Леш, по-моему, ты зря полез в это дело. Что-то мне не по себе от всего этого…
– Мне тоже, – признался я, отхлебывая из кружки остывшего чая. – Но если не я – кто тогда?
Тома не ответила, задумчиво глядя в окно. Что там можно увидеть? Обычная, сверкающая горячечными огнями и фальшивым восторгом московская ночь.
– Может… Может, я могу тебе как-то помочь? – тихонько спросила Тома.
– Как ты мне можешь помочь? – я вылез из-за стола.
Постоял, пожал плечами. Мне просто в голову не приходило искать помощи у подруги. Я как-то привык, что в помощи нуждается именно она. Но теперь уже не был так уверен.
– Не знаю… Ты подумай. Я очень, очень хочу тебе помочь…
Эти слова прозвучали, как объяснение в любви. Будто что-то новое включилось в наших отношениях. Это было волнующе и ужасно приятно. Она смотрела на меня так, что просто не было сил сопротивляться желанию.
Что с того, что завтра придется разгребать на кухне весь этот чудовищный разгром…
6
Есть в столице такие богом забытые переулки, за которые вас проклянет любой уважающий себя таксист. А частник с традиционной восточной внешностью, услышав название, будет таращиться на вас, как на инопланетянина. Не спрашивайте и меня – при всем желании не вспомню названия! Вот и тогда на поиски нужного мне адреса я убил добрых полдня. Задачу усложнило одно забавное обстоятельство: дома под нужным номером на месте не оказалось. Его попросту снесли. Ну, понимаете, с какой скоростью сейчас принимаются решения о выделении участков под застройку: начиная крушить ветхое здание, экскаваторщик даже не удивляется, когда из него начинают сыпаться разъяренные жильцы…
Впрочем, руин я здесь тоже не нашел. Здесь были гаражи. Огромное пространство, в котором обитали бездушные железные твари, паразитирующие в городских артериях, забивающие их тромбами и ежедневно доводящие город до бензинового инсульта. Не то, чтобы я совсем не любил машин. Просто у меня их никогда не было. Слабакам редко везет с хорошими тачками, а на кататься ржавом корыте и самому не хотелось. Наверное, у меня чересчур завышенная самооценка…
В общем, бродил я, бродил вдоль задней стены гаражного блока, чувствуя себя полнейшим идиотом, пока не додумался соотнести номер дома с номером гаражного бокса. У шлагбаума на въезде в нерешительности замер при виде монументального охранника в пятнистой куртке и кепке а-ля «лесные братья». Куртка была перетянута под грудь ремнем с нахлобученной кобурой. Не знаю, что там у него в кобуре, но явно не доставало нарукавной повязки: получился бы типичный полицай.
– Чего надо? – оперным басом спросил охранник и нахмурился, как воевода, решающий отрубить мне голову или на кол посадить.
– Бокс номер двадцать пять… – пролепетал я.
Как обычно выручили природные данные. Видимо, я произвел на «полицая» позитивное впечатление.
– Туда! – величественно взмахнул рукой охранник.
Я трусливо просеменил мимо. Охранник обдал меня ароматами землянки, махорки и трофейного оружия. Ужасно хотелось спросить что-то вроде: «Немцы в деревне есть?» Но как обычно, не хватило решимости…
У нужного бокса я заметил знакомую машину – древнюю малолитражку Хиляка с раззяванным капотом. В движке ковырялся чумазый дядька в мешковатом матерчатом комбинезоне. Оттопыренные карманы на крепком заду ощерились инструментами, под капотом что-то скрипело, стонало, а сама машина ощутимо покачивалась. Неужто это и есть тот самый «идеальный слабак»?!
Осторожно приблизился, склонился к тронутому ржавчиной крылу, заговорил, как можно, деликатнее:
– Здравствуйте… Э-э… Простите, что отрываю вас… Не подскажите ли вы…
Мастер прекратил свои ковыряния, медленно распрямился. Я собрался было закончить фразу, да так и замер с открытым ртом.
– Что уставился, мил человек? Покойников никогда не видел, что ли?
Да, это был Матвеич – живой и, вроде, вполне здоровый.
– Как это… – пробормотал я, не зная, что говорить, что делать. Наверное, полагалось заорать от ужаса. Но я не был в этом уверен.
– Заходи, располагайся! – хозяйским жестом чумазый призрак завхоза указал на распахнуто жерло гаража.
Я неуверенно прошел вовнутрь. Здесь был, что настоящий рай автолюбителя. С детства помню это волшебное нагромождение автомобильного хлама в отцовском гараже, вызывающее совершенно необъяснимый восторг и желание что-то делать, крутить, вертеть, паять сверлить…
– Так вы разве… не «т-того»? – запинаясь, спросил я.
– В каком-то роде – «того»! – важно кивнул Матвеич. – Для всех, кроме Хиляка и, теперь, вот, тебя…
– Но зачем?!
Матвеич заложил за спину руки, прошелся по пустому гаражу, аккуратно переступив через смотровую яму. Вздохнул и сказал:
– Так надо – чтобы для всех ты остался единственным, кто знает тайну Сердца. И не только для этого. Надо всколыхнуть болото, поглядеть, кто из наших льет воду на вражью мельницу…
– Так все это подстроено… – горько сказал я и вздрогнул. – А как же корабли?!
– Эффектно, да? – кисло улыбнулся Матвеич. – Мы так и подумали: просто дохлый завхоз никого не впечатлит. Но всем известно, как он любит свои «модельки»…
У Матвеича вдруг затряслась нижняя челюсть, и испачканное копотью лицо прочертила тонкая светлая полоска. Будто внезапно обессилев, завхоз опустился на грубую, крашеную табуретку. Я присел на такую же, рядышком.
– Ничего… – пробормотал он, размазывая по лицу слезы. – Начнем сначала… Нам не привыкать.
Мне стало так жалко этого немолодого, симпатичного в общем, человека, что я сам, чуть не разревелся. Черт, ненавижу себя за чрезмерную сентиментальность. Говорят, что это признак скрытой жестокости. Не знаю, не замечал за собой…
– Э… Матвеич… Да не переживайте так… Самое главное, что вы живы! То есть, для вас это не важно, а я очень, очень рад! Правда! А вы все заново сделаете! Вот только порядок наведем, чужака отыщем… Мы все вместе вам и поможем…
