– Я знаю, – сказал, закуривая, полковник. – Дальше!
– Мне кажется… – я сделал многозначительную паузу. – Вас хотят кинуть.
Полковник равнодушно курил.
– Знаю, – сказал он. – Что еще?
Так… Приехали. Экий непрошибаемый тип! Все он знает.
Я чувствовал, что попал, как говорится, впросак. Лажа получается, господа хорошие. Казалось бы – идеальный вариант: поссорить две враждебные стороны, чтобы под шумок смыться…
А теперь самому придется выворачиваться из подставленной другому ловушки…
– Ну… Я думал – не знаете, – проговорил я. – И то, что Тихоня вами манипулирует – тоже знаете?
– Я – контрразведчик, – лениво сказал полковник, окутываясь едким дымом. – Я таких манипуляторов, знаешь, сколько скрутил… Пусть себе пока манипулирует. Главное, чтобы ты, дружок, в эти игры не лез. Я ведь вижу, что у тебя на уме…
Мне стало страшновато. Будто полковник действительно читал меня насквозь. Я знал, что это не так, что приемчик-то, как раз, рассчитан на слабаков. Но ощущение, все равно, не их приятных…
Но у этого непробиваемого человека обязательно должна быть слабинка. Ведь не только слабость – аннигиляция силы, но и наоборот…
– И все-таки, он вас кинет, – насуплено произнес я. – Да черт с вами – он ведь и родину продаст. Сам сказал, что будет продавать «продукт» любому, кто заплатит…
– Так… – деревянно произнес полковник, но я почувствовал, что нащупал «мягкое».
– Ведь вам не «по барабану» национальная безопасность? – сказал я. – А ему – все равно. Вы думаете – у вас все под контролем, а он «продукт» на Запад толкнет, или еще хуже. Представляете, если нам нашим же «продутом» – в затылок!
– А ты, парень, фантазер… – спокойно сказал полковник, но я уже заметил в его глазах некоторую отстраненную задумчивость.
Неужели – попал?
Даже в жадном до наживы и власти офицере нашлось место кусочку патриотизма. Или даже не знаю… О чем он подумал? Может, и не о Родине в целом – слишком уж это абстрактное понятие.
Но может у него семья? Мать, жена, дети, наконец! Даже негодяи любят своих детей, и более того – негодяи отчего-то особенно обожают собственное потомство.
И негодяй, мыслящий как контрразведчик, вполне может соотнести собственные интересы с интересами государства.
– Ладно, свободен! – недобро сказал полковник.
Похоже, что своей «ценной информацией» я принес ему лишнюю головную боль. Зато «супергерой» внутри меня прыгал от восторга, и эту ночь я спал счастливым сном победителя.
9
Мои смелые опыты над психологией полковника не прошли безнаказанно. С утра начались последствия.
За решеткой окна еще толком не рассвело, когда за мной явились двое. Надели наручники, про которые я уже и думать забыл, потащили куда-то по бетонному лабиринту.
Все эти переходы были настолько запутаны, что я не мог составить в голове более-менее достоверную топографию нашего «Алькальтраса». Поворот менялся длинным коридором, время от времени мимо проплывало окно – как правило, замазанное до середины белой краской.
Вскоре мы оказались в небольшом глухом помещении без окон, которое разительно отличалось ото всех, в которых уже довелось побывать. Наверное потому, что здесь хорошо поработали над отделкой. Вместо тошнотворной зеленой краски и грубой побелки – добротные пластиковые панели на стенах, матовый потолок, искусно скрытые источники света. И двери из полупрозрачного стекла, за которыми двигались неясные тени. Сразу вплыли ассоциации то ли с больницей, то ли с таинствами производства современной электроники.
Один из конвоиров подошел к такой двери, чиркнул рядом с ней пластиковой картой: на уровне ручки ненавязчиво мигал небольшой приборчик с прорезью. Щелкнул электронный замок, конвоир открыл дверь.
Я не ошибся в своих предположениях: здесь, похоже, была какая-то лаборатория. Кругом непонятные приборы, что-то мигало, пахло озоном, и в воздухе стоял тонкий гул из смеси множества звуков – от шума вентиляторов до какого-то отвратительного ультразвукового писка.
Меня усадили в металлическое, но довольно удобное кресло, сняли наручники, придвинули к столу с блестящей пластиковой поверхностью. Хотел было осмотреться по сторонам, но получил тычок в спину и услышал произнесенное сквозь зубы: «Не рыпайся!»
Я, разумеется, внял совету и уставился перед собой. Там, в некотором отдалении, у другого стола, стоял, роясь в бумагах, лысоватый мужчина в массивных очках в пластмассовой оправе и мятом синем халате. Взгляд его был уныл, фигура сутула. Похоже, мой приход не принес ему особой радости, и ему стоило определенных усилий взглянуть, наконец, в мою сторону.
– Э… Можете быть свободны… Э… Оставьте нас…
Я не сразу понял, что человек обращается к конвоирам – на них он также не смотрел.
– Нам приказано охранять его, – сообщил один из охранников.
– Охраняйте за дверью, – предложил человек в халате.
Охранник что-то пробубнил по своей связи, после чего загрохотали сапоги, снова щелкнул замок. Только теперь, когда мы остались одни, человек взглянул на меня – и нельзя сказать, что дружелюбно.
– Ну, что ж, приступим… – пробормотал он.
Поднял руку к висящей на кронштейне видеокамере. На той заморгал красный глазок.
– Меня Алексей зовут. Можно Леша, – сказал я, намериваясь вызвать к себе симпатию.
Просто мне стало не по себе от обстановки: с детства не люблю всякие кабинеты, хоть отдаленно смахивающие на стоматологические. Это смахивало – особенно креслом, в котором приходилось сидеть.
– Это как раз не важно… – задумчиво произнес человек. – Впрочем… Всеволод Рудольфович.
– Очень приятно, – сказал я.
– Вот и замечательно… – отозвался Всеволод Рудольфович.
Он подошел поближе и вдруг схватил меня за голову, приблизил свое бледное равнодушное лицо, посветил в глаз непонятно откуда взявшимся фонариком. Я просто оцепенел от неожиданности, из глаз потекли слезы.
– Прекрасно… – продолжил Всеволод Рудольфович. – Что ж, приступим…
Было немного неприятно, но в то же время интересно: к чему же собирается приступать этот странный человек?
– Надо полагать, вы научный сотрудник? – поинтересовался я.
– Надо полагать – да, – рассеянно ответил Всеволод Рудольфович. – Григорий!
Из-за железного шкафа показался еще один человек, тоже в халате. Как и первый «научный сотрудник» вид он имел крайне печальный, однако фигурой и лицом значительно отличался. Был он высокого роста, длинный, тощий, но при том обладал огромными плоскими ладонями и грубым лицом неандертальца, словно слепленным с плохой формы. Ни дать, ни взять – доктор Франкенштейн со своим жутким созданием.
