– Давай, покажи – как ты с ним обращаешься…
Я показал.
– Привет! – радостно воскликнул Клоун. – Как дела? Вот мы и снова вместе!
Матвеич молча достал откуда-то метроном, выставил на траву перед собой. Качнул маятник.
– Это еще что за фокусы? – удивился Клоун. – Эге! Близнец, будь осторожен! Завхоз что-то затеял!
Матвеич не обращал внимания на болтовню Клоуна. Он просто подманил меня пальцем:
– Иди сюда, скажу кое-что…
Я послушно приблизился к Матвеичу, ожидая от него очередного откровения. Вместо пространных слов завхоз крепко схватил Клоуна за голову и несильно ударил меня ладонью по лицу.
– Слабак! – резко сказал он.
И сдернул с моей руки куклу.
В наступившей тишине равнодушно тикал метроном.
Это было давно забытое чувство. Сильные редко с ним сталкиваются. Его не замечают, и оно быстро проходит. А слабаки боятся его – потому, что им нечего предъявить взамен.
Опустошение.
Со мной больше нет силы. Дурашливой, игривой – но зажигающей, толкающей на поступки, придающей смысл.
Я снова слабак.
Досадно – просто слов нет. Но кто говорил, что счастье пришло навсегда?
– Как это… – медленно произнес я. – Что со мной?
– Прости, дружище, – сказал завхоз. – Мы не знаем, что станется со Штукой, когда начнется штурм. Поэтому я сделал слепок.
– Слепок?
– Что-то вроде записи. Я не говорил тебе – да и не нужно было… Твоя сила – это не просто человеческое свойство. Это сущность Штуки, ее связь с человечеством – в твоем лице. Штука без человека – всего лишь груда железа. Если случится катастрофа – построят новую. Но в нее нужно вдохнуть жизнь. Для этого нужен слепок. Понимаешь?
– Не очень, – с трудом произнес я.
– До тебя нашей «резервной копией» был Кум. Но сила сожрала его: слишком много для одного слабого человека. Потом пришел ты… Ты молодец – отлично справился с этой ролью. Только теперь ты слишком засвечен. Я должен забрать запись. А ты – уйти их Клана…
– Вот, значит, как… – медленно произнес я. – Меня просто использовали… Высосали из меня все, на что я был способен, и теперь – на помойку!
Это странно. Странно и обидно. Просто до слез обидно. Я вложил в это дело всего себя, я жизнью рисковал, а они… Верно говорят – слабаки – самые жестокие и подлые люди.
– Правило ящерицы, Близнец, – сказал Матвеич. – Ты же понимаешь.
– Меня отбрасывают, как бесполезный и опасный хвост, – усмехнулся я, чувствуя, как по щеке побежала слеза. Это сильные в таких ситуациях крепятся. Слабак же всегда ищет случая порыдать.
Слабак.
Снова слабак…
– А вдруг вы не справитесь? – тихо спросил я. – Вдруг Тихоня со своим Экзекутором нашлет на вас такую армаду…
– Не успеет, – Матвеич прищурился, и впервые в его взгляде я увидел жестокость. – Через час комплекса не станет. Штуку, конечно, жаль…
– Что?
– Мы держим блокаду – чтобы не вывезли Штуку и связанные с ней артефакты. Это самое главное. Клану нельзя терять свой единственный козырь. Осталось поставить точку. Самолеты уже готовы к вылету, через час будут над точкой. Поверь: это было непросто устроить. Даже с манипулятором…
Я вскочил – и чуть не упал: ноги отказывались держать меня. Мерзкая, болезненная слабость…
– Но ведь там – ребята!
– Да… – Матвеич печально развел руками. – Но там еще и куча нового оружия, технологии, которым нельзя оставаться в руках анималов. Все это придется выжечь. В интересах миллионов – сам понимаешь…
– Что я должен понимать?! – заорал я. – Сжечь наших? И… Тома…
– В конце-концов, это она предала тебя. И всех нас…
Я уже не слушал. Постарался успокоиться. Спросил резко:
– Значит, у меня – час?
– Да, – Матвеич удивленно посмотрел на меня. – Что ты задумал, Близнец?
– Я сам пойду туда…
– Ты с ума сошел… – с сожалением сказал Матвеич. – Я уже не верну самолеты. Все – обратного пути нет!
– Плевать! – пятясь в темноту, крикнул я. Меня шатало, как в бреду.
– Куда ты лезешь? – безнадежно крикнул вслед Матвеич. – Ты же обыкновенный слабак!
В его кулаке жалко болталось безжизненное тельце Клоуна.
Две минуты потребовалось, чтобы разыскать майора. Тот сидел с офицерами вокруг походного столика. Пили чай и, похоже, не только.
– Можно вас на два слова? – я старался быть предельно спокойным. Получалось скверно.
– Что случилось? – приблизившись, спросил Хорь.
– Через час всем нашим – к-крышка! – заикаясь сообщил я. – Матвеич самолеты вызвал.
– Ка-ак – самолеты… – обмер майор. – Там же…
– Да, и эти, ветераны ваши – тоже там! Может, они еще живы!
– Надо отменить… – майор рванулся было в сторону импровизированного штаба. Но я вцепился в него изо всех оставшихся сил.
– Это невозможно! – прошипел я. – Отменить уже ничего нельзя! Вы со мной?
– Чего?!
– БТР водить умеете?!
Майор молча кивнул. Вытащил из-за пазухи бесформенную фуражку, неровно напялил. Взгляд его стал острым, движения резкими – и теперь уже я с трудом поспевал за ним.
…Только теперь я воочию убедился, на что способна такая вещь, как манипулятор и управляемый им Контур. Оцепление было мощным, плотным. В полумраке, рассеиваемом направленным светом фар, виднелись бронетранспортеры, БМП, даже танки. Солдаты с автоматами выглядели недоуменными, глядели настороженно. Наверное, непросто представить себе, зачем такая концентрация войск понадобилась в не самом дальнем Подмосковье. Наверное, им говорят – учения. Или ничего не говорят – зачем оправдываться перед солдатами?
Труднее вообразить, как это трактуют в новостях. Что-то (наверное опыт) подсказывает, что общественность так и не узнает правды. Хотя общественности правда и не нужна – ей спокойствие нужно, сытость и заверения о том, что кризис скоро пройдет. И можно будет снова впрягаться в бесконечное соревнование за новые шмотки, автомобили, квартиры…
– Чего встал, как столб?! – прошипел в ухо Хорь. – Давай, лезь за мной…
Мы стояли, прижавшись к огромным колесам бронетранспортера. Майор указывал на черный провал между двумя передними и двумя задними осями – распахнутый люк для десанта. Я послушно полез за майором, больно ударяясь о невидимые выступы брони, какие-то железки…
Пробрались вперед, к водительскому месту. В какой-то момент решимость покинула майора. Я не видел его, но слышал растерянный голос:
