Глядя из окна гостиницы, Эдмунд Ригби видел крутые шиферные крыши провинциального городка. На окраинах, где отряды ополченцев предпринимали попытки прорваться силой, еще полыхали пожары. По рыночной площади Девоншира в последнюю ночь Герцогини с военного звездного корабля ударил луч мазера. Гранит мостовой менее чем за секунду превратился в светящееся озеро лавы, и даже сейчас, когда поверхность застыла и потускнела, она испускала такой жар, что впору было готовить барбекю. Правда, в момент выстрела площадь была пуста: удар представлял собой не более чем демонстрацию мощи: военный флот хотел показать копошившимся на планете козявкам, что ангелы небес властны над их жизнью и смертью. Однако одержимые лишь смеялись над звездной армадой, остававшейся при всей своей чудовищной мощи совершенно бессильной. Способные испепелить все живое на планете военные не имели возможности отличить правых от виноватых, а стало быть, не могли пустить в ход свое страшное оружие. Правительства считали случившееся обычным бунтом, мятежом кучки политических экстремистов, сделавших порядочных людей — женщин, детей, стариков и старушек своими заложниками. Как бы ни жаждали военные выжечь дотла гнездо крамолы, никто не осмеливался нанести удар, который уничтожил бы агнцев вместе с волками. Кружившие на орбите грозные ангелы мщения попали в ловушку собственных моральных догм.
Даже принимая на веру ходившие по окресностями жуткие слухи о неслыханных зверствах, они ничего не могли поделать. И Бостон был вовсе не единственным отколовшимся городом, просто он оказался первым. Эдмунд Ригби рассеял споры раскола и мятежа по всем осторовам, всем городам планеты, и повсюду шел планомерный захват человеческих тел и среды обитания. Бывший капитан Австралийского флота, изучавший военную тактику и проходивший подготовку в Дармутском королевском военно-морском колледже, он погиб в 1971 г., подорвавшись во Вьетнаме на противопехотной мине, а вернувшись в мир живых, быстро осознал, что при всей наводящей ужас технологической мощи составивших Конфедерацию планет принципы ведения боевых действий ничуть не изменились по сравнению с принятыми на Земле в его время. Досконально знакомая ему вьетконговская партизанская тактика оставалась по-прежнему эффективной. А главной его целью, с тех пор как в середине лета торговый флот покинул Норфолк, был захват целой планеты.
С момента прибытия сюда дел у него было невпроворот. Приходилось копаться в грязи и убожестве, ужасе и крови, запятнавших каждую человеческую душу. Души живых, умерших… и тех, которые оказались в ловушке между жизнью и смертью.
Он закрыл глаза, стараясь отрешиться от воспоминаний о последних неделях и размышлений о том, кем ему выпало стать, но временного облегчения не наступило. Гостиница всплывала в его сознании, перед мысленным взором вставали сплетенные из теней полы и стены, люди, они и мы проскальзывали сквозь него, неприкаянные звуки, отдаваясь эхом, дробясь и искажаясь до неузнаваемости, блуждали по великолепным коридорам и величественным залам. А там, по ту сторону теней, по ту сторону всего сущего, всегда пребывала запредельность. Щебечущие души жаждали обрести существование, давая коварные обещания служить ему, любить его, сделать для него все. Все что угодно, лишь бы вернуться назад.
— Господи! — взмолился Ригби, поежившись от отвращения. — Когда мы укроем Норфолк от этой вселенной, дай нам возможность укрыть его и от потустороннего мира. Положи конец этому кошмару и даруй мне успокоение!
Трое его помощников, подобранные из наиболее устойчивых новоодержимых, волокли по коридору к его комнате пленника. Эдмунд расправил плечи, придав своему телу атлетические пропорции и величественную осанку, и повернулся лицом к двери. Буйная ватага молодых людей, выросших на задворках и считающих, что грубость и самодовольство есть непременный атрибут власти, ввалилась в помещение, и он встретил их приветливой ухмылкой.
Пленником оказался Грант Кавана. Его швырнули на пол, но он, несмотря на разбитое в кровь лицо и изорванные в клочья мундир, выглядел полным отчаянной решимости. Эдмунд Ригби смотрел на него с уважением и печалью. Он знал, что человека, верящего в себя и в Бога, будет трудно сломить, и эта мысль причиняла ему боль. Ну почему, почему они не могут просто уступить?
— Подарочек для тебя, Эдмунд, — сказал Икбал Гирц, принимая свой обычный облик стройного, затянутого в черное демона с пепельной кожей, впалыми щеками и алыми глазными яблоками. — По-моему, это кто-то из шишек. Важная птица. Пришлось его малость прижучить, чтобы не ерепенился.
Дон Падвик, лев-оборотень, зарычал, и Кавана дернулся, когда один из его пленителей опустился на четвереньки, на глазах обрастая шерстью и скаля клыки.
— Мы захватили в плен его отряд, — спокойно доложил Эдмунду Чен Тамбиах, невозмутимый азиат в древнем оранжево-черном шелковом облачении. — Правда, и сами понесли тяжелые потери. Восемь наших вернулись в потусторонний мир. Этот малый, — Чен неохотно повел головой в сторону Гранта Кавана, — хороший командир.
— Действительно? — спросил Эдмунд Ригби. Икбал Гирц облизал губы длинным желтым языком.
— В конечном счете это не имеет никакого значения, — сказал он. — Пленник в наших руках, и мы можем делать с ним все что угодно. А что нам угодно, мы прекрасно знаем.
Грант Кавана поднял на него один глаз: другой, подбитый, заплыл и не открывался.
— Слышишь ты, фарш из дерьма, когда все это закончится и твоих паршивых приятелей перестреляют, я с большим удовольствием собственными руками разорву твое тело по хромосомам.
— Да, сразу видно настоящего мужчину, — откликнулся Икбал Гирц нарочито педерастическим тенорком.
— Хватит! — оборвал его Эдмунд и обратился к пленнику: — Ты храбро сражался, но теперь все кончено. Тебе придется признать это.
— Черта с два! Если ты думаешь, что я позволю тебе и твоей фашиствующей мрази захватить планету, политую кровью моих предков, ты меня не знаешь.
— И не узнаю, — промолвил Эдмунд Ригби. — Сейчас мне не до знакомств.
— Да чтоб тебе сдохнуть! — выругался Грант и стиснул зубы, когда Дон Падвиг полоснул его по ребрам львиной лапой с выпущенными когтями.
— Не сопротивляйся, — промолвил Эдмунд Ригби, возлагая руку на голову пленника, хотя не питал иллюзий насчет возможности овладеть им без яростной борьбы. Гнев и воля этого человека придавали ему сил, позволяя противиться самому суровому давлению. Такого рода борьба неизбежно вытягивала энергию из самого Эдмунда, изнуряя его до степени, не позволявшей поддерживать величественный и властный облик.
— А пошел ты! — процедил сквозь зубы Грант.
Но Эдмунд уже погружался в изнуряющее море чужой боли, так часто омывавшее его со времени возвращения. Сознание наполнили алчущие, молящие голоса слетавшихся на маяк его концентрирующейся силы мятущихся по ту сторону душ. Раньше чужой страх забавлял Ригби, вызывал у него смех, но теперь ему хотелось одного: чтобы все закончилось.
Он медлил, и вожделеющие души шевелились за остающейся неодолимой преградой.
— Есть способы заставить Гранта покориться, муки, которых не вынесет никакая плоть, — вкрадчиво шепнула душа, скованная в темнице его разума. — Да, это постыдно, но каждый, каждый из нас в тайниках сердца лелеет змея. И как мог бы ты обрести то, что имеешь, не выпустив это чудовище на свободу?
