— О нет, только не это! — отрывисто закричал Оксли. — Неужели опять он!
Тем временем лежавший впереди по курсу Перник испустил ярко-золотистое сияние, которое осветило океан подобно встающему солнцу. Резко накренившись, флайер стал терять высоту.
Сиринкс видела, как маленький флайер исчез где-то на востоке. Ночной воздух показался ей более прохладным, чем во время ее прошлого визита. Кожа под ее полетным комбинезоном покрылась мурашками. Мосулу, одетому в мешковатую безрукавку и шорты, казалось, все было нипочем. Она посмотрела на него с некоторым раздражением: ему-то что, этому мужику, привыкшему работать на открытом воздухе.
«Да, Клио просто повезло».
— Пойдем, — сказал Эйск. — Семья просто жаждет снова повидаться с тобой. Ты расскажешь молодым, на что похож Норфолк.
— Сделаю это с удовольствием.
Когда они направились к ближайшей башне, ей показалось, что Мосул сжал ей плечо чуть сильнее, чем обычно. «Как будто я его собственность», — подумала она.
— Мосул, — спросила она, перейдя на закрытый диапазон, — что здесь происходит? Вы все здесь какие-то скованные, — ей с трудом удавалось передать им эмоциональную окраску фраз.
— Ничего не происходит, — сказал он с улыбкой, когда они входили в арку входа, расположенную у основания башни.
Она ошеломленно посмотрела на него. Он ответил ей, используя основной ментальный диапазон, что было грубейшим нарушением этики.
Заметив, как изменилось выражение ее лица, Мосул вопросительно посмотрел ей в глаза.
— Это… — начала она. Затем ее мысли охватила тревога. «Энон», она больше не чувствовала незримого присутствия «Энона»!
— Мосул! Его нет. Постой! Я, кажется, чувствую. Мосул, нечто пытается заблокировать ментальный диапазон.
— Неужели? — его улыбка застыла и превратилась в нечто совсем другое, и это нечто заставило ее испуганно дернуться к выходу. — Не волнуйся, малышка Сиринкс. Хрупкая маленькая красотка Сиринкс так далеко от дома. Совсем одна. Но мы высоко ценим тебя за твой дар. Добро пожаловать в братство, которое стоит на неизмеримо более высокой ступени, чем эденизм.
Быстро развернувшись назад, она уже собралась бежать. Но выход преградили пятеро человек. Рассмотрев одного из них, она чуть было не задохнулась от ужаса: его голова была вдвое больше нормальных размеров. Черты лица скорее напоминали карикатуру: резко очерченные, ввалившиеся щеки, огромные, пустые глаза, длинный, узкий как острие ножа нос, нависший над черными губами, вытянутые вверх заостренные уши.
— Кто вы? — прошептала она.
— Не обращай внимания на старину Кинкейда, — сказал Мосул, — он наш постоянный тролль.
Между тем вокруг становилось светлее. Какая-то жидкая краснота разливалась по полипу острова. Кровавые отсветы напомнили ей норфолкскую ночь, освещаемую Герцогиней. Со стыдом для себя Сиринкс обнаружила, что у нее трясутся колени. Ей было стыдно, но ведь она была так одинока. Никогда раньше ее не лишали возможности общения в ментальном диапазоне, дарованном каждому эденисту.
— Энон! — отчаянный крик лишь ударил в стенки ее собственного черепа. — Энон, любовь моя. Помоги мне!
Какой-то ответ последовал, но он был настолько неясным, что она не смогла его ни понять, ни расшифровать. Но где-то по ту сторону кроваво-красного небосвода космоястреб взывал к ней с такой же болью.
— Ну же, Сиринкс, — обратился к ней Мосул, — пойдем с нами.
Теперь она знала, что это был совсем не Мосул.
— Никогда.
— Какая ты храбрая, — сказал он с жалостью. — И какая глупая.
Благодаря генетической наследственности она обладала достаточной физической силой. Но их было семеро. Так или иначе, но они все равно втолкнули бы ее внутрь башни.
Внезапно самым странным образом изменились стены. Полипа больше не было, вместо него она увидела камень. Большие кубические глыбы, высеченные из гранита, добытого в лесных карьерах. Это были старые камни, из промазанных известью швов сочилась вода, оставляя на их поверхности размытые следы.
Они спускались по витой лестнице, которая становилась все уже и уже, пока наконец рядом с ней не остался только один из сопровождающих. Рукав полетного комбинезона испачкали грязная вода и темно-коричневые грибы, которые в изобилии росли на каменной стене. Она понимала, что все это лишь иллюзия, что такое просто невозможно. На островах Атлантиса не могло быть никаких «подземелий», так как под ними был океан. Но ее ноги вполне реально соскальзывали с истертых ступенек, а икры болели от усталости.
В утробе острова не было красного сияния. Лишь пламя факелов, вставленных в дочерна прокопченные железные кронштейны, освещало им путь. От их едкого дыма у нее слезились глаза.
Лестница вывела их в короткий коридор. Увидев открытую дубовую дверь, Сиринкс протиснулась в нее. Внутри оказалась средневековая пыточная камера.
В центре помещения возвышалась деревянная дыба. На колеса, расположенные с двух сторон приспособления, были намотаны цепи. Открытые браслеты наручников ждали свою жертву. В одном углу камеры находилась жаровня. От раскаленных докрасна углей исходил жар. В них были опущены какие-то длинные и тонкие металлические инструменты.
Сам истязатель оказался толстым детиной в кожаной безрукавке. Складки заросшей волосами плоти повисли над его поясом. Он стоял у жаровни, подвергая мучениям худенькую молодую женщину, которую наклонили над парой мехов.
— Это Клио, — сказал укравший тело Мосула, — ты ведь сказала, что хочешь с ней познакомиться.
Женщина обернулась и рассмеялась в лицо Сиринкс.
— Какова причина? — едва слышно спросила Сиринкс. Ее голос готов был вот-вот сорваться.
— Это в твою честь, — сказал истязатель густым басом, который, однако, звучал мягко, почти что ласково. — Что касается тебя, то нам придется обращаться с тобой очень осторожно. Ведь ты несешь в себе огромный дар. Я не хочу повредить его.
— Какой дар?
— Живой звездолет. Нам трудно пользоваться другими механическими приспособлениями для плаваний в ночной пучине. А твой корабль изящен и элегантен. Как только мы овладеем тобой, мы овладеем и твоим кораблем. И тогда нам будет легче нести свой крест новым мирам.
— БЕГИ! Беги, «Энон». Беги из этого страшного мира, любовь моя. И никогда не возвращайся сюда.
— Ах, Сиринкс, — на красивом лице Мосула появилось прежнее выражение симпатии, которое напомнило ей давние времена. — Мы лишили тебя ментальной связи. Мы убрали отсюда Оксли. Мы изолировали тебя от всех. У тебя не осталось никого, кроме нас. И поверь мне, мы знаем, что значит для эдениста остаться в одиночестве.
— Дурак, — усмехнулась она. — Нас связывает не ментальный диапазон, а любовь.
