— Ты переоцениваешь свою проницательность, братец… — Гасхааль издал сухой смешок, похожий на карканье. — Впрочем, было бы забавно, если б Дайнеан попытался провернуть нечто в этом роде… но пока никакой организации я не наблюдаю. У нас всегда были свои интересы. Были и будут. А эти встречи — всего лишь способ их осуществить. Никто не собирается отказываться от более… традиционных способов. Но в некоторых случая, как ни странно, переговоры могут быть эффективнее войны. И то, и другое — лишь инструмент для достижения цели, не более того. Нет «запретных» средств и «разрешенных», и ты напрасно пытаешься провести такое разделение. Есть более эффективные и менее эффективные, вот и все.
Кэсиан медленно кивнул. Возможно, его выводы были слишком поспешными. Следовало вернуть Силу, собрать информацию и лишь потом давать какие–то оценки… Но у него было неприятное предчувствие. Ощущение надвигающейся беды. Смутное и неоформленное поначалу, оно усиливалось по мере того, как Сила, утраченная пятнадцать тысяч лет назад, возвращалась к своему господину. Его чувства обострялись, мир становился больше, и ощущение тревоги росло… Он пришел к выводу, что, обвиняя Дайнеана, он лишь пытался найти кого–то, кто мог бы стать причиной беспокойства. Что–то в этом мире было не так… Нужно полностью вернуть Силу и разобраться — что.
— А почему вы вообще заинтересовались Обителью? — спросил Кэсиан. — В таком составе… Мне казалось, она не тянет на общую угрозу…
— Кто–то выпустил сгиудов, — перебил его Гасхааль. — И всем очень хочется узнать — кто.
— Сейчас они мало чего стоят. По существу — обычные ангелы, способные убить лишь слабейших из нас. Они были опасны в старые времена, когда их хранила Сила Кадмона, и манипуляция значениями не приносила результата: влияние Сил аннулировало друг друга, и лорд в противостоянии с ангелом–убийцей оказывался вынужденным полагаться на обычное волшебство… Но Кадмон давно пал, и кто бы ни попытался извлечь на свет одну из его любимых «пугалок» — он промахнулся: сгиуды перестали быть опасны. По крайней мере, для тебя или для меня.»
— Кто–то мог бы попытаться занять место Кадмона.
Кэсиан покачал головой.
— Невозможно. Больше ни у кого не будет такой власти. Просто нет способов ее получить.
— Да, это кажется очевидным, — согласился Повелитель Ворон. — Прежде все мироздание было организовано и подчинено единому центру. Но теперь боги изгнаны, и вместо былого единства власти — раздробленность; взамен общего, навязанного сверху порядка — частные договоренности, союзы и войны, хрупкий баланс, основанный на взаимном противопоставлении всех и вся. Раз нет богов, они не могут и делегировать свою власть кому–то одному, ты это хотел сказать? Ты прав. Никто не может занять место Кадмона. Но это не значит, что никто не попробует.
— Я не понимаю, почему заранее обреченная попытка привлекла к себе столько внимания. Попробовать может кто угодно… собственно, трудно найти того, кто отказался бы попробовать. Но поскольку этим занимаются все, это и есть — хрупкий баланс взаимного противостояния, не так ли?
Гасхааль некоторое время молчал.
— В этой истории со вторым появлением сгиудов есть слишком уж много такого, что настораживает, — наконец произнес он. — Но обсуждать это здесь… — Скептический взгляд по переулку, где они находились. — Уволь.
— Да, ты прав.
— Восстанавливайся. Когда Сила вернется к тебе, мы встретимся и поговорим. И у меня к этому времени, я думаю, прибавится ответов.
— Так, значит, ты так и не выяснил, что хотел? Эдвин в Обитель был послан зря?
— Кое–что выяснил, но не все… Так, теперь об Эдвине. — Взгляд Гасхааля сделался ощутимо холоднее. — Он мне еще нужен. Поэтому — никакой помощи его попыткам понять, кто он и что он, с твоей стороны быть не должно. Это понятно?
— О, вполне! Но не я определяю неосознанные мотивы и побуждения этого мальчика. Не я тянул его за язык, требуя прогулки в Лабиринт Ушедших.
— Он действует так, как действовал бы я сам на его месте. Собственно говоря, он и есть я, но с другими качествами, другими привычками, другими воспоминаниями, другим кругозором… Ничего удивительного, что он ищет ответы. Я бы их тоже искал. Но я не всегда успеваю вмешаться и отвратить его от неверных ходов. Его вполне естественное стремление к самопознанию в случае успешного осуществления приведет лишь к преждевременному исчезновению. Он не должен попасть в Лабиринт Ушедших.
— Понимаю, — Кэсиан кивнул. — Но я уже дал обещание.
— Нарушь его, — Гасхааль усмехнулся. — Разве ты не хозяин своему слову?
Кэсиан с полуулыбкой покачал головой.
— Не буду ничего нарушать.
— Тогда убеди его не ходить. —Как?
— Не знаю. Ты всегда был расчетливым и хитрым. Придумай что–нибудь.
— Я не смогу ничего сделать, если ты не внушишь ему неосознанного желания не ходить.
— Я это сделаю, — пообещал Гасхааль. — А ты, уж будь любезен, приведи какие–нибудь разумные и очень убедительные аргументы. Потому что если ты этого не сделаешь и он все–таки пойдет туда наперекор своему подсознательному желанию не идти, то я отрежу тебе голову, мой дорогой брат. Я не шучу.
Кэсиан кашлянул, издал какой–то неопределенный звук, шумно втянул воздух и посмотрел в сторону. Угроз он органически не переносил, но Повелитель Ворон был одним из тех немногих, кому это могло сойти с рук. Их связывали очень старые и сложные отношения — некогда они оба, задолго до обретения Силы, принадлежали к народу ванов, «управлявших», если так можно выразиться, мирозданием до появления в нем Истинных Богов. Впрочем, ваны не владели миром царственно и властно — так, как позже стали владеть им Истинные Боги — они были душой его стихий, духами гармонии и изобилия. Народ ванов исчез безвозвратно — частью был истреблен, частью переметнулся к богам и потерял себя; и лишь единицы из него — утратившие все и отрекшиеся от неба, позже, теми или иными путями, обрели Силу. Эти, последние, так же лишились своей прежней природы, ибо существо, становясь Обладающим, перестает принадлежать к какому–либо народу — даже народу божественных созданий, коими были ваны — и все же какие–то связи, скорее личного характера, чем какого–либо иного, сохранились. Кэсиана и Гасхааля связывали воспоминания, берущие начало едва ли не от самого зарождения вселенной, однако дружеской привязанности между ними не было. Каждый шел своим собственным путем… впрочем, нередко случалось, что их интересы совпадали. Кэсиан знал, что Гасхааль вполне способен выполнить свою угрозу — и в прямом столкновении он, безусловно, оказался бы сильнее. И он ни на секунду не засомневался бы, правильно ли поступает, убивая того, кого сам называл «братом», если бы только заподозрил, что «брат» где–то и в чем–то перешел ему дорогу. Таким уж был Повелитель Ворон — безжалостным и не ценящим ничего, кроме власти. Кэсиан не любил его, но мир не идеален. Никто не идеален. Мир очень разный, и одни ублюдки уравновешивают других. Это и есть Вселенское Равновесие. А без него все полетело бы в хаос…
