«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)
ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (28)
ТАКАЯ МЕДЛЕННАЯ СМЕРТЬ
Эрик Эллерман надеялся, что, когда у них выйдет терпение, они хотя бы ему что-то скажут, как-то предупредят.
Не предупредили.
После той первой встречи Жер Лукас и его запаски выждали три дня. Потом снова подстерегли в скоропоезде, когда он, предсказуемый, как восход солнца, ехал на работу, выслушали его оправдания и велели постараться.
Как? Экономическая безопасность шла в ногу с прогрессом шпионажа: охрана буквально считала каждый листик штамма «Слишком». Об этом заботились с десяток работающих круглые сутки видеокамер, подключенных к компьютеру возле огромных автоклавов гидропоники. Он решил было украсть кусочек листа, выдав это за черенкование. Обрывок он уронил потом в ботинок и попытался пройти с ним мимо ищеек на воротах. Но те уловили аромат, испускаемый свежим листом, и хотя приняли его отговорку, дескать, в ботинок к нему обрывок попал случайно, произошло это, к несчастью, как раз в тот день, когда один из отвечающих за орошение техников оказался настолько глуп, что попытался вынести с фабрики целый ствол – по всей видимости, для личного пользования. После этого охрана некоторое время не верила ничему.
Он объяснил все Жеру, но чудо-мальчик не стал слушать. Он сказал: «В то же время на следующей неделе, а не то… »
Скопировать генетическую структуру с высушенного листа? Невозможно без оборудования, как у него в лаборатории, а ему не по карману держать у себя на кухне молекулярный анализатор Джинс-Уитмена. Как бы то ни было, каждую пачку «Слишком», которая выходила за периметр заграждения, специально облучали особой радиацией, чтобы она размазала ключевые гены. Пришлось бы купить тысячу косяков, пока не удостоверишься, что получил правильный набор.
С Ариадной он ругался хуже, чем когда-либо, а однажды даже ударил Пенелопу так сильно, что сам испугался. Она же не заплакала от оплеухи, а тихонько забилась в уголок нянчить ушибленное место. Когда он пошел следом и попытался извиниться и утешить ее, она от него убежала.
Он подумал, не обратиться ли за советом к другу, но у него не было друзей. На фабрике к нему и близко никто не подходил: с тех пор, как прошел слух, что Ариадна снова беременна, все его сторонились – настолько, что он не мог даже разоблачить эту ложь.
За день до назначенного срока он твердо решил сообщить о случившемся властям и попросить о помощи. Он записался на прием к управляющему, курирующему отдел тектогенетики. Утром управляющий, задумчиво кивая, выслушал его историю. После полудня он вызвал Эрика к себе и велел поговорить по телефону с лейтенантом полиции, который, судя по голосу, был убежден, что Эрик все выдумал, лишь бы привлечь к себе внимание.
– Нет, разумеется, я не видел, какие на них ботинки! Они подловили меня в переполненном вагоне скоропоезда! Нет, у меня нет возможности с ними связаться, они сказали, что сами меня найдут. Они знают, где я живу.
Вероятно, управляющий успел упомянуть о том, что этот сотрудник не получил ожидаемую надбавку, какую дали всем остальным после успеха со штаммом «Слишком»; вероятно, он сказал что-то о трех бэбиках, к тому же все три – девочки. Антиобщественное поведение, не укладывается в сроки, работает спустя рукава, паранойя в начальной стадии…
Лейтенант полиции велел поводить Жера за нос и попробовать еще что-нибудь о нем выяснить, а потом, может быть, полиция примет меры. А пока он очень занят и не в состоянии выделить людей, которые нянчились бы с взрослым гражданином.
На следующее утро разговор состоял из двух фраз и одинакового пожатия четырех пар плечей.
– Принес, что мы просили, лапонька?
– Послушайте, если бы вы только позволили мне объяснить, то поняли бы, почему это так трудно!
Пожатия плечами.
Атмосфера сгущалась день ото дня: намеки и едва заметные признаки – словно температура падала перед бурей. Жилец из их блока, обычно вежливый, стал вдруг грубым. Пенелопа вернулась из школы в слезах, и никак нельзя было ее утешить. Ариадне намеренно недодавали сдачу в местном универмаге, и она никак не могла доказать свою правоту, так как люди в очереди пихали ее, и ей приходилось бежать, забрав покупки. Кто-то неизвестный плюнул в культуру, с которой он работал в лаборатории. На двери его квартиры намалевали губной помадой красный крест.
Наконец он сказал Ариадне, что подаст заявление в «ДжТ» на пост в Бенинии, потому что, как говорят, там нужны люди всех профессий, наверное, и квалифицированные генетики тоже. А она ответила, что не желает, чтобы ее дети росли в какой-то там вшивой чужой стране. На первой стадии он проиграл. Спор выиграли за него другие: когда она застала мальчишку Гасденов и его запасок, которые мучили Пенелопу, говоря, что сделают так, что она родит много детишек, а когда она умрет, то попадает в рай, потому что так полагается поступать всем правым католикам. Они успели стащить с нее трусы.
По наивности он вообразил, что, как только его письмо с заявлением уйдет по почте, оно будет в безопасности: предполагалось, что прорезь в стене квартиры открывается в пневматическую трубу, а та – в запаянный почтовый ящик, который дважды в день увозит специальная машина. Он забыл, что многое, очень многое можно вычислить по адресу.
В субботу вечером он пошел купить выпивки и косяков, чтобы хоть как-то скоротать время ожидания. В магазинчике его кто-то толкнул и сказал громко:
– Ну и толкучка же тут! И могу назвать кое-кого, кто только под ногами путается!
Другой голос откликнулся:
– Не волнуйся, он от нас уезжает, и скатертью дорога.
– Да ну? Куда же?
– В Африку. Достаточно далеко.
«Я же никому не говорил. Даже Пенелопе из страха, что она…»
Расплатившись, он вышел со своими покупками. Двое пьяных последовали за ним. Их имен он не знал. А они начали окликать всех, кто проходил мимо, твердя:
– Эй, смотрите! Разве вы не знаете, кто это? Это специальный представитель папы Эглантина, их всеобщего папочки!!!
А поскольку была суббота, народу кругом было много.
– Вчера меня один чувак о нем спрашивал. Говорил что– то про женщину с двумя-бэбиками, которых он бросил в Эллее?
– Что?
– Элен как-то там, сказал он. Элен… Джонс? Все пялятся, все слушают, всем любопытно.
– А в нашем блоке у него еще трое. Всего получается пять.
– Пять?
– Пять?
У питьевого автомата кто-то вылил воду из пластикового стаканчика и пустышкой бросил в него. Стаканчик легонько ударил Эрика по рукам, которыми он прижимал к груди банки и пачки.
– Что, крутой, сделал пять бэбиков? И бросил терку с двумя, а? Ну что? В чем дело? Она не смогла больше рожать тебе правых католиков?
