Ксения не знала ответа на этот вопрос, но все, что хотела, выяснила.
— А о чем они разговаривали между собой, ваша хозяйка и Людмила Фланцева? Может, какие-нибудь эпизоды вспомните?
— Эпизоды? Трудно вспомнить. Ведь она с ней по мобильному разговаривала, лежа в комнате на диване… А вот. Очень часто речь шла о каком-то клубе. Но почему-то ездили они туда на автобусе, хотя у хозяйки машина своя. Что-то она ей говорила: «Смотри на автобус не опоздай, а то без сладкого на ужин останемся». Кажется, клуб называется «Голубой дельфин», но может, это и не клуб. Просто это название я не раз слышала. А больше ничего припомнить не могу.
— Спасибо и на этом.
Ксения не стала надоедать хозяйке и ушла. Теперь надо найти клуб «Голубой дельфин», а туда только на автобусе можно доехать. В Москве искать подобную точку как иголку в стоге сена.
Практически с санкции директора института Марецкому было позволено осмотреть корпус, где когда-то лежал убитый киллер Стас Баландин. Контроль за кандидатами в сумасшедшие здесь был поставлен на высокий уровень, не хуже, чем в СИЗО, а то и лучше. Так просто, дуриком, из такой клетки не сбежишь. По меньшей мере надо знать какие-то слабые места, если они есть, иметь четкий план побега и план больницы. Но пациентов даже на прогулку не выводили, для того чтобы осмотреться, а из окна палаты, где содержался Баландин, ничего не видно, кроме корпуса, стоящего напротив.
Сопровождал майора дежурный врач по корпусу Анатолий Сквора, полный добродушный мужчина, сильно близорукий, с пухлыми губами. На вид ему было не более сорока.
Сделав обход, Марецкий остановился у двери, выходящей во двор, но не центральной, а той, что находилась под служебной лестницей. Ясно, что об этой лазейке знали только персонал или те, кто видел здание с тыльной стороны. Марецкий очень долго разглядывал железную дверь, перед которой еще и предохранительная решетка с висячим замком стояла.
Когда Марецкий повернулся к доктору, то заметил улыбку на лице Скворы.
— Я угадал? — спросил майор у врача.
— Откуда мне знать, Степан Яковлевич. Но если бы я хотел вывести больного так, чтобы об этом не узнали, то воспользовался бы именно этим выходом. Центральный перегружен охраной и санитарами, там турникеты и масса других сложностей. А здесь никого. В те времена, когда строились эти корпуса, без пожарного запасного выхода не принимался ни один проект.
— Сейчас этим входом пользуются?
— Да. Когда белье привозят или увозят в прачечную. С мешками не очень удобно ходить через турникеты.
— А у кого есть ключи от решетки и двери?
— У дежурного по корпусу, в данном случае у меня. И у главврача отделения.
— Давайте подумаем. Допустим, вы решили вывезти из больницы одного из пациентов. Ваши действия?
— Мне трудно. Что я могу? Ну, для начала надо понимать простую вещь. Больного выводить можно только ночью, когда в коридорах затишье. Днем и медсестры, и санитары, и врачи, а ночью можно уловить момент, когда санитар уснул, а медсестра вышла. По большому счету, их и не бывает на месте. Начнем сначала. От палаты ключ есть только у старшего санитара этажа, а ночью — у дежурного санитара. Значит, он должен открыть стальную дверь палаты. Далее, надо провести больного по коридору и открыть дверь на пожарную или, если правильнее, на служебную лестницу. Ключ у дежурного врача. Уже двое, а это сговор. Потом больного надо спустить сюда. Тем же путем, что и мы с вами проделали. Далее, открыть эти двери. Но дежурный врач это сделать ночью не может. Я беру ключи под расписку на дневное время, когда может прийти машина. А в шесть вечера я их сдаю секретарю главврача. Они мне уже не понадобятся. Появляется третье звено: либо секретарь, либо главврач. Прошли один этаж, оказались на улице. А дальше что? О заборе и думать забудьте. Либо вас заметят, либо вы запутаетесь в колючей проволоке: Выход один — через центральные ворота. Но о них вам говорить ничего не надо. Вы сами через них сюда пришли. Кажется, вас больше часа там мариновали, а ведь пропуск на вас был выписан еще вчера. Там дежурят охранники, не подчиняющиеся даже директору института. Они неумолимы. И что важно, каждого сотрудника знают в лицо. Даже если сделать беглому фальшивый пропуск санитара, то его проверят по явочной карточке, где фиксируется время прихода и ухода каждого работника, а потом, его просто в лицо не признают. Так что вариант с переодеванием не пройдет.
— А вывезти его на машине? Мне кажется, что это наилучший вариант. Пока я ждал вас на проходной, то заметил, что санитарные машины на выезде не проверяются и не досматриваются.
Доктор продолжал улыбаться. Марецкий чувствовал себя полным идиотом. Будто он не допрашивает консультанта, а находится у него на приеме с жалобами на неустойчивую психику.
— Мы насчитали уже трех сообщников. Теперь подумаем о машине. Все машины находятся в гараже. Прежде чем отправить машину на выезд за больным, диспетчер должен получить официальную заявку, потом оформить путевку, пропуск и вызвать двух санитаров. Итак, диспетчер, два санитара, шофер, выездные документы и две пары ворот. Дело в том, что машины досматривают при выезде из ворот гаража, а потому их не досматривают на выездных воротах. Можно, конечно, подсадить беглеца в машину, пока она едет по территории больницы от одних ворот до других. Для этого в сговор нужно подключить шофера, двух санитаров и директора института.
— А вот про него вы мне ничего не говорили.
— Только он вправе давать заявки диспетчеру на выезд бригады. Диспетчера подозревать трудно, он на сделку не пойдет, потому что фальшивая заявка в первую очередь высветится. Но дело даже не в этом. Представьте себе на секундочку, каких разных людей мы объединяем в одну банду. Санитар, дежурный врач, главврач и, возможно, охрана или диспетчер. Это же против всякой субординации. Но самое главное состоит в другом. Скажите мне на милость, ради чего городить такой рискованный сыр-бор? Кому он нужен, этот зверь на свободе, который не успел бежать, как тут же перерезал глотку своей возлюбленной?
— Она уже не была его возлюбленной, а предала его. Кроме как шлюхой, он ее никак не называл, если верить единственной свидетельнице, которая его видела.
— Понимаете теперь, на чем произошел сдвиг? — спросил Сквора.
— О чем это вы?
— Предатели не терпят предательств. Попав в плен в Чечне, Баландин предал десяток своих товарищей и собственноручно их убил. Но он не мог поверить в то, что его тоже могут предать. За что боролся, на то и напоролся. Если для себя он находил какие-то оправдания, то для других их быть не могло. Потому что подсознательно он понимал, что творит и как это страшно. Но он любил жизнь и себя несчастного. Другим же он ничего не прощал. Для него измена девушки равна тому, будто ему самому перерезали глотку или хотят перерезать. И он идет на упреждающий удар.
— Любопытная теория, Анатолий Викторович.
— Я практик, а не теоретик, Степан Яковлевич.
