В самом конце коридора, у самой границы света, отбрасываемого светильником, стоявшим в центре зала, Ветер остановился. Замер.
Раньше Ветер мог не торопиться. После того как он войдет в зал времени у него не останется.
Зал являлся первым из последних барьеров к цели Ветра. Таких барьеров было четыре. Первый — зал под куполом и стража в нем. Затем, через два коротких коридора, второй — стражники, дежурящие перед дверью в покои принцессы. Третий — это прихожая перед входом в спальню, где дежурит основная группа охранников. А потом Ветер узнал и о четвертом барьере (в предыдущий день, от деревенской женщины, кипевшей от ярости). Четвертый барьер находился в комнате принцессы. Раньше, пока человек с железным лицом командовал другими охранниками, принцессе позволяли спокойно спать. Теперь даже во время сна за ней наблюдали палачи.
Но главным барьером для Ветра на протяжении всех этих недель являлся первый. Ветер нисколько не сомневался, что в состоянии преодолеть зал — даже когда помещение охраняли его люди — и добраться до следующих барьеров. Но обязательно прозвучит сигнал тревоги. А после того как прозвучит сигнал, следующие барьеры становятся непреодолимыми препятствиями, даже для Ветра.
Застыв в темном коридоре, Ветер осматривал ненавистный зал в свете новой реальности. И опять с трудом сдерживался, чтобы не взвыть.
Его воины в те дни, когда они несли вахту, всегда стояли прямо, прислушиваясь ко всем странным шумам, и держали в руках оружие. Они не разговаривали. В любом случае болтать друг с другом было невозможно, потому что его часовые располагалась на приличном расстоянии один от другого. Ведь если нападут на одного, у другого будет возможность по крайней мере предупредить других криком. И не только предупредить. Ветер шагами вымерял расстояние в лесу, как бы моделируя зал, и пришел в отчаяние.
И даже не другого, а других. Потому что человек с железным лицом всегда ставил трех стражников в зале, причем в любое время дня и ночи. Это — главный пост верхнего этажа западного крыла. Главная линия защиты. А он был ветераном, мастером, умеющим оценить местность. Он сразу же все понял, как только осмотрел место новой битвы.
Трое. Здесь. Трое. Трое. Всегда.
Это были первые приказы, которые отдал человек с железным лицом, заступив на новый пост. Ветер знал это от деревенской женщины. Она мыла пол в зале, когда туда вошел человек с железным лицом.
Увидев его, она просто застыла на месте.
Не из-за лица. Ей доводилось видеть жесткие лица и раньше, и она знала, каким людям они принадлежат. Поэтому и заставила себя не шевелиться. Она сидела на корточках в углу зала, подобно мышке на голом полу, когда внезапно вошел кот.
Не из-за приказа. Она едва запомнила его, да и то только потому, что приказ соответствовал сильной, грубой натуре человека, отдавшего его.
Нет, она не могла вымолвить ни звука и пошевелиться потому, что человек с железным лицом очень быстро оценил ситуацию, отдал команду, а затем медленно повел своих людей через зал, причем заставил их ступать шаг в шаг. Осторожно ступать, чтобы не повредить результаты труда женщины — пять часов бесполезного монотонного труда, когда она на коленях исползала весь зал, оттирая каждую половицу.
Услышав этот рассказ, Ветер тоже был поражен, но по-другому. Он мог произнести ни слова, его язык словно примерз к нёбу. Ветер боролся между великой ненавистью и еще большим желанием направить ненависть на другой объект.
А теперь было можно. Человека с железном лицом больше нет во дворце. И нет людей, которыми он командовал. Людей, подобных ему самому.
Они ушли, а их заменили… эти.
Как трудно! Как трудно не закричать от радости!
Зал охраняли два представителя малва. Один жрец и один махамимамса.
Солдаты охраняли бы зал совсем по-другому.
Любые солдаты.
Обычные солдаты, конечно, были бы менее осторожны, чем его люди. Обычные солдаты, которым скучно, сошлись бы на полпути и тихо разговаривали друг с другом. Да, они остались бы стоять. Но стояли бы напряженно и держали бы оружие наготове.
Йетайцы, вечно надменные и грубые, сели бы за стол в центре зала. И вскоре все помещение наполнилось бы их громкими голосами, шумом. Они обязательно бы обменивались репликами. Тем не менее даже йетайцы развернули бы стулья от стола, поставив их так, чтобы смотреть на дверь, и держали бы оружие наготове.
И только жрец с палачом могли охранять помещение, сидя за столом, повернувшись спинами к коридорам и положив мечи на третий стул сбоку. Они склонились над абзацем из веды.
[48]
Жрец был раздражен, пытаясь объяснить тупому палачу тонкости текста, посвященного его занятию.
Ветер оглядел их из коридора, находясь вне пределов освещенного пространства. Бегло осмотрел.
Время осмотров прошло.
Ветер в темноте стал готовиться к броску.
Вначале Ветер повесил оставшуюся часть веревки на незажженную лампу, укрепленную на стене.
Время шелка прошло.
Затем Ветер в последний раз полюбовался шелком и понадеялся, что его найдет какая-нибудь служанка. Возможно, если за ней в тот момент не будут следить, ей удастся украсть этот шелк и привнести в свою мрачную жизнь немного красоты.
А затем Ветер молча запел от радости. Ветер радовался, что человека с железным лицом больше нет во дворце, но, с другой стороны, пока он был здесь, его люди свято хранили сокровище души Ветра и оберегали ее от опасностей. И еще Ветер пел тому неизвестному, благодаря которому человек с железным лицом покинул дворец.
Ветер немного задержался в коридоре, чтобы исполнить эту молчаливую песню, поскольку время радости прошло. Но радость — более драгоценна, чем шелковая веревка, и с ней нужно обращаться осторожно, беречь ее. И забыть о ней в нужный момент, чтобы мысли о радости не повредили делу. Вихрю.
Неизвестному, с первобытного Запада. И Ветер задумался о странном Западе. Удивление тоже драгоценно. Слишком драгоценно, чтобы отбрасывать в сторону, не посмаковав его великолепие.
Кто они? На самом деле ничтожества, язычники с предрассудками, как ему всегда говорили? Необразованные варвары, которые никогда не видели лица Бога?
Но Ветер размышлял недолго, поскольку время размышлений тоже прошло.
А спираль закручивалась и закручивалась.
Кончено, удивление еще вернется, в нужное время. Придет день, когда, все еще удивляясь, Ветер изучит Библию, это Священное писание Запада.
Собираясь с силами, он отбрасывал все драгоценное для души. Отбрасывал прочь, чтобы оставить место.
Ненависть нелегко шла в душу, называемую Ветром. Она приходила с большими трудностями. Но душа Ветра — эго человеческая душа, и ничто человеческое было ей не чуждо.
