И разумный Бог — это точно. А Бог раба был разумным существом. Возможно, капризным и склонным к выкрутасам. Но всегда разумным.
Людям, которых раб столкнул в расплавленный металл, нечего бояться Бога. Даже императору. Да, жестокий старый тиран проживет еще много жизней, расплачиваясь за свои грехи. Много жизней, поскольку совершил большой грех. Он использовал феноменальный ум, данный ему Богом, чтобы раздавить мудрость.
Много жизней-воплощений. Например, как насекомое, считал раб. Возможно, червь. Но несмотря на все зло, принесенное Юстинианом, тот на самом деле не был злым человеком. А поэтому, думал раб, придет время, когда Бог разрешит императору вернуться, снова в образе бедного крестьянина, в каком-нибудь уголке мира. Может, к тому времени Юстиниан постигнет мудрость.
А может, и нет. Время — непостижимо и находится за пределами человеческого понимания. Кто знает, сколько времени может потребоваться душе, чтобы обрести мокшу
[5]
?
Старый раб достал кинжал из-под плаща.
Велисарий подарил ему этот кинжал много лет назад, в тот день, когда объявил рабу, что отпускает его на волю. Раб отказался от свободы. Ему она больше не требовалась, и он предпочел остаться служить полководцу. Да, к тому времени он уже не надеялся, что Велисарий — Калкин. А когда-то верил. Но постепенно, через не сколько лет служения полководцу, раб наконец смирился с фактом. Велисарий велик, но он просто человек. Он — не десятая обещанная аватара.
[6]
Раб с грустью покорился реальности, зная: мир обречен на еще многие повороты колеса под лапами схватившего его великого асура.
[7]
Но правда была такой, какая она есть. Дхарма
[8]
все еще оставалась.
Велисарий не понял, почему раб отказался от свободы, но согласился оставить его у себя. Тем не менее в тот же день он вручил ему кинжал. Раб оценил жест. Именно так смертные должны вести себя в глазах Бога.
Он взвесил оружие в руке. Великолепный кинжал.
В свое время старый раб был наемным убийцей — кроме всего прочего. Он уже несколько десятилетий не пользовался кинжалом, но не забыл прежних ощущений. Кинжал казался теплым и доверчивым, как любимое домашнее животное.
Раб опустил его. Он немного подождет.
За стенами храма святой Софии стояла тишина. Катафракты, участвовавшие вместе с Велисарием в последней битве, теперь мертвы.
Они хорошо умерли. О, очень хорошо.
В свое время раб был известным воином, которого боялись — кроме всего прочего. Он уже несколько десятилетий не участвовал в битвах, однако помнил свои ощущения. Катафракты достойно сражались, великая была битва. Тем более великая, что в ней не было смысла, кроме дхармы.
И возможно, признал раб, небольшая радость от сладости мести. Но месть не так уж важна на весах судьбы, думал раб. Катафракты за эту битву и так сбросили много кармы со своих душ.
Раб был этому рад. На самом деле его никогда особо не волновали катафракты.
Грубые, хвастливые и неотесанные в сравнении с сословием кшатриев, к которым когда-то принадлежал раб. Но ни один кшатрий не посмеет претендовать на большее, чем мертвые катафракты за стенами храма святой Софии. Сам Арджуна
[9]
примет их души и назовет их своими.
Раб снова подумал о кинжале и решил: его собственная карма станет лучше, если он им воспользуется. Но опять отогнал эту мысль.
Нет, он немного подождет.
Он не боялся греха самоубийства. Его вера не разделяла странного христианского убеждения в том, что совершенные деяния влекут за собой моральные последствия, отличные от цели содеянного. Нет, дело в том, что он не мог оставить этот поворот колеса вечности без небольшой сладкой мести.
Этим подлым асурам потребуется время, чтобы добраться до комнаты, где сидел раб. Йетайским собакам и блохам-раджпутам еще предстоит пробраться по широкому центральному проходу собора. И они все это время будут трястись от страха, ожидая нового удара Мангуста.
Старый раб даст им это время, добавив значительную карму к своей душе, которую придется отрабатывать в следующих воплощениях. Раб знал об этом, но не мог устоять.
Он вдоволь насмеется над мучителями.
Так Шакунтала насмеялась над ними, очень давно, перед тем как вскрыть себе вены. И теперь, в конце жизни, старый раб радовался, что наконец может вспоминать девушку без боли.
Как он любил это сокровище мира, этот драгоценный камень создания! С самого первого дня, когда ее отец привел ее к нему и передал сокровище на хранение.
— Научи ее всему, что знаешь, — приказал император великой Андхры. — Не скрывай ничего.
Ей только исполнилось семь лет. У нее была темная кожа, так как ее мать родилась в Керале, а глаза — словно черная бездна. Уже тогда.
По мере взросления красота ее тела привлекала других мужчин. Но никогда — его, мужчину, который, мною лет спустя, стал рабом Велисария. Он любил саму красоту девушки. И он думал, что хорошо ее обучил. Ничего не скрывал.
Раб засмеялся, как не смеялся несколько десятилетий. При звуке его смеха йетайцы и раджпуты, осторожно передвигавшиеся в соборе, застыли на своих местах, словно парализованные олени. А радостный смех раба, повторившийся эхом под стенами собора, напоминал крик пантеры.
Так на самом деле звали раба — в то далекое время. Пантера Махараштры. Ветер Великой Страны.
О, как Ветер любил принцессу Шакунталу!
Дочь великого императора Андхры. Но кто знает? Отцовство всегда считалось любимым предметом божьих шуток. Но одно несомненно, ее душа на самом деле была детенышем Пантеры.
Собаки, завоевавшие Андхру, не убили только ее, единственную из династии Сатаваханы. Ее одну — за красоту тела. Император Шандагупта собирался подарить ее своему верному слуге Венандакатре. Венандакатре Подлому. Подлец из подлецов был Венандакатра, а сам император из проклятых малва — асурской собакой и только собакой. Зверем.
Пантере не удалось предотвратить пленение Шакунталы. Он лежал, спрятавшись в тростниках, и чуть не умер от ран, полученных во время последней битвы перед дворцом в Амаварати. Но, придя в себя, пошел по следу собак к их лежбищу. На север, через Сахьядри, к самому дворцу Подлого.
