Он сделал глубокий вдох, от которого содрогнулся, и продолжил:
— Наши люди смогут построить новые суда и воспитать новых сарвенов. Но только при условии, что Велисарию будет предоставлено время, чтобы сломить малва. И это время можем дать ему только мы, прижавшие малва к земле. — Потом он заговорил медленнее и с большим трудом: — Если мы им позволим, даже один раз, высвободиться и уйти в море, спина римлян окажется открытой.
Головы сарвенов покорно склонились. Эон мгновение наблюдал за ними, словно заверяя себя в их верности, перед тем как продолжил.
— Бхаруч — это ключ. Это — единственный большой порт, который остался у малва на западном побережье. Разрушьте огромный флот, разрушьте гавань… — вместе со словами из горла Эона начало вылетать неприятно сипение. — И к тому времени, как малва смогут восстановить влияние на море, меч Велисария уже окажется у их шеи. Будущее Аксумского царства будет обеспечено, даже если не останется ни одного живого моряка, чтобы это увидеть.
Эзана откашлялся. Другие командующие сарвами повернули головы, чтобы посмотреть на него. Официально Эзана являлся просто одним из многих командующих саравита. Но на протяжении последних двух лет он стал «первым среди равных». Он и великий герой Вахси были личными телохранителями Эона, не так ли? Сына Эона назвали в честь Вахси, а Эзана являлся командующим царским полком, к которому принадлежал сам Эон. И станет принадлежать маленький Вахси после того, как умрет его отец.
— Это будет сделано, негуса нагаст. Даже если этот флот будет уничтожен в процессе.
Последние слова Эзаны эхом повторили все командующие полками:
— Даже если этот флот будет уничтожен в процессе.
— Именно так, — добавил Усанас.
Аквабе ценцен, как и всегда, сидел в позе лотоса на полу. Теперь он распрямил ноги и встал со всей своей неподражаемой грациозностью. Затем слегка опустил плечи и положил руку на лоб Эона.
— Это будет сделано, негуса нагаст. Не сомневайся. А теперь ты должен отдохнуть.
— Пока нет, старый друг, — прошептал Эон. — Есть еще одно дело, которое нужно успеть сейчас. — Его темные глаза переместились на единственную женщину в каюте. — Пройди вперед, Антонина.
Антонина почувствовала напряжение. Опасения волной нахлынули на ее разбитое сердце. Эон мало разговаривал с ней с тех пор, как пришел в сознание после сражения в Чоупатти. Но она была уверена, на какую тему он будет сейчас говорить.
«Только не это, Эон! Ты не можешь просить меня — твою мать во всех смыслах, кроме биологического — это сделать! Что угодно, но только не это!»
Эон ни на секунду не сводил с нее взгляд. Медленно стараясь, чтобы ее нежелание не проявилось внешне, Антонина подошла к кровати, на которой лежал умирающий царь.
Однако когда она встала рядом с Усанасом, Эон, казалось, ушел глубоко в себя. Антонина на мгновение почувствовала облегчение. Глаза негусы нагаста переместились на Эзану.
— В конце концов, я — солдат сарва Дакуэн. Поэтому я буду участвовать в сражении, Эзана. Я требую у тебя этого права, как у моего командующего и как у моего подданного.
Глаза Эзаны немного округлились. Ветеран многих боев, сарвен прекрасно знал, что Эон, вероятно, умрет до начала сражения. Он определенно не сможет даже стоять, не то что держать оружие.
Но затем, словно между ними прошел какой-то мистический сигнал, Эзана с серьезным видом кивнул.
— Не сомневайся, негуса нагаст. Эон Бизи Дакуэн поведет нас к победе в Бхаруче, точно так же, как вел нас в Чоупатти.
Этот обмен фразами поставил Антонину в тупик, но у нее не было времени размышлять. Теперь взгляд Эона был прикован к ней. Момент, которого она так боялась, настал.
— После моей смерти династия будет в опасности, — хрипло сказал Эон.
Антонина с трудом промолчала. За своей спиной она почувствовала, как напряглись командующие саравита. Эон теперь впервые указал на огромную тень, висевшую надо всеми после его смертельного ранения.
К ее удивлению, Эон рассмеялся. Казалось, от этого усилия его тело изогнулось от боли, хотя веселое выражение не ушло с лица.
— Ты только посмотри на них, — наполовину выдохнул он. — Словно святые, обвиненные в грехе.
Он замолчал и слегка откашлялся. Затем продолжил очень твердо:
— Это правда, и все здесь присутствующие это знают. Мой сын — почти младенец, а его мать — арабка. Царица из Мекки, правящая Аксумским царством? Когда каждый аксумит с подозрением отнесется к амбициям ее семьи? И каждый сарв будет смотреть на остальные с той же долей подозрения?
Мгновение Эон холодно и гневно смотрел на командующих полками. Никто из них, за исключением Эзаны, не мог долго выдерживать этот взгляд. Через несколько секунд они уже смотрели в пол.
— Правда! — заявил Эон. — Я знаю это. Вы знаете это. Все знают это.
Он сделал паузу и с усилием вдохнул воздух.
— Я этого не потерплю. Во-первых, потому, что Рукайя — моя жена, а Вахси — мой сын, и они дороги мне. Я не хочу для моих жены и ребенка судьбы родственников Александра Македонского. Во-вторых, потому, что Аксум стоит на пороге грандиозного будущего, и я не хочу, чтобы моя империя рухнула из-за моей глупой ошибки. — Он снова закашлялся и снова стал судорожно хватать воздух.
— Пусть династия выживет — выживет и будет процветать — и моя ошибка превратится в великолепную легенду. — Ему удалось слабо улыбнуться. — Как, я подозреваю, обычно и бывает с легендами. Но если позволить ей рухнуть… — Он больше не мог бороться с болью, и она исказила его черты. — То все это было впустую, — прошептал он. — Диадохи
[53]
заново возродятся в Аксуме и наша империя, как империя Александра, окажется разорванной на части.
Теперь силы стремительно покидали царя, и это видели все. Эзана откашлялся.
— Скажи нам о своем желании, негуса нагаст. — На мгновение его взгляд метнулся по сторонам. — Мы — я, по крайней мере, — проследим, чтобы оно было исполнено.
На мгновение Антонина почувствовала прилив надежды. Она задержала дыхание. Но затем, увидев, как Эон слегка покачал головой, почувствовала, что дрожит
«Нет! Не это!»
— Я слишком слаб, — прошептал Эон. — Слишком. Нет, дело не в замешательстве, нет. Но я не могу думать достаточно четко. Все слишком сложно, слишком трудно. И…
И снова он замолчал и закашлялся.
— И, если говорить по правде, я не могу думать ни о чем, кроме как о моей любви к Рукайе и Вахси. Только самый острый ум сможет найти путь в этом тумане. И только тот, чья беспристрастность и мудрость признаны всеми.
Когда командующие полками наконец поняли Эона, то их взгляды переместились на Антонину. Мгновение спустя, увидев их кивки — кивки согласия, даже облегчения, — Антонина поняла, что возражать невозможно.
