Все замолчали. Даже отец молчал, потому что не знал, кто опаснее: Ричард или храмовники. И только я, я одна знала правильный ответ!
Конечно же, мой рыцарь решил открыться. Он пошел в бой под знаменем, на которое имеет право, данное, должно быть, его венценосным родителем. И храмовники тут ни при чем. Наверное, это любовь заставила его действовать открыто, и теперь он, наверное, идет в бой, провозглашая имя своей прекрасной дамы. Мое имя…
Ой! Я опять замечталась, а в зале уже решают, кто и какими силами пойдет на манор сэра Сайлса. Ну, конечно! Гай Гисборн кричит, что он пойдет туда один и разгонит всю эту толпу оборванцев! Сэр Гай, а вы не боитесь, что командир этой «толпы оборванцев» просто вызовет вас на поединок и убьет первым же ударом? Сверкая доспехами и белым-белым, развевающимся плащом…
— …Я дам вам пятьдесят воинов из Нотингемского гарнизона, сэр Гай, — говорил мой отец Гисборну, — и соберу ополчение графства. Таким образом, у вас, вместе с вашим копьем, будет пять сотен пеших, три сотни конных, четырнадцать рыцарей и двадцать валлийских наемников-лучников…
— Надеюсь, этих сил хватит, чтобы расправиться с вилланами, — ехидно сказала леди Исольда, — потому что если ими командует принц крови, то как бы благородному сэру Гаю не стать украшением ближайшего дуба.
Принц крови?! Он открылся!..
— Должно быть, у благородной леди Исольды от всех переживаний помутился рассудок, — услышала я чей-то возбужденный шепот. — Откуда у короля может взяться взрослый наследник, да еще двое?!
Конечно, вопрошающий шептал, но леди Сайлс все-таки расслышала и мгновенно обернулась к наглецу. Я ожидала услышать ее знаменитый визг, но вместо этого она слегка поклонилась и произнесла вежливым тоном, в который вложила максимум издевки:
— О, разумеется. Где уж мне равняться в разуме с благородными рыцарями. И если я собственными глазами вижу, что человек, куртуазно обращающийся ко мне на прованский манер, держащий своих людей в подчинении железной рукой, воюющий под белым стягом с прямым красным крестом, чьи концы, однако, не доходят до краев полотнища, как и положено младшим отпрыскам фамилии, — если я все это вижу и вижу, как он запечатывает охранную грамоту моему мужу, мне и моим дочерям печатью со Святым Георгом, как же мне угадать — принц крови ли он или нет?
— Леди Сайлс! — вскричал батюшка. — Что вы такое говорите?! Какую охранную грамоту?! Какой печатью?!
— Какую? Да вот эту! — И леди Исольда протянула вперед на всеобщее обозрение кусок пергамента, на шнурке которого болталась уже знакомая мне печать.
К нему тут же потянулись руки, но Гай Гисборн опередил всех и, схватив грамоту, принялся разбирать по слогам то, что в ней написано.
— Ес-ли встр… ветре… ага! Если встретишь этих лю… лю-дей… Людей? Каких «людей»?..
— Сэр Гай! — в батюшкином голосе зазвучал металл. — Будьте столь любезны: дайте мне прочесть!
Завладев грамотой, он тут же начал читать:
«Если встретишь этих людей — отпусти их с миром. Брать у них более нечего. Если тебе что-нибудь нужно — приходи ко мне.
Если же это читаешь ты, шериф, то приходи тем более — дуб и конопля тебя уже заждались. А если это читаешь ты, — тут последовало совершенно непонятное слово pedik, — в ослиной шкуре, то беги со всех ног — мы вытесали из дуба подходящий кол, который с удовольствием, воткнем тебе в…»
На этом месте отец покраснел, прекратил читать и повернулся к леди Сайлс:
— Зачем он вам дал эту… это возмутительное послание, миледи?
— Я сказала ему, что нас могут остановить разбойники. Тогда он усмехнулся и сказал, что единственный разбойник… Простите, сэр Ральф, но он сказал, что единственный серьезный разбойник, которого он знает, — это вы, сэр. Но я настаивала, и потому он велел написать эту грамоту, приложил к ней руку и свою печать и отдал мне как защиту…
Дальше я уже не слушала. После таких оскорблений Гай Гисборн потребует еще воинов и помчится на поиски. А Плантагенет и не подозревает…
Я незаметно выскользнула из залы и опрометью бросилась к себе.
— Бетси! Эмм!
— Да, госпожа…
— Эмм! Подай мне письменные принадлежности! Я сейчас напишу письмо. Бетси, бегом в город и передай его… передай его посланцу моего будущего супруга!..
Глава 7
О народных сказках, легендах, преданиях, или О том, что «Самозванцы! Шаг вперед!»
Отряд Хэя Хайсбона уменьшился на два с половиной десятка человек, из коих пятеро валялись утыканные стрелами до состояния ежей, четырнадцать висели в живописном беспорядке на близстоящих деревьях, а еще шестеро пополнили собой мой отряд. Причем за каждого из них поручились местные крестьяне — что не насильники, не садисты и не совсем уж отмороженные бандюки. В принципе, оказались вполне нормальные люди — с некоторой натяжкой и поправкой на обычаи Деналаги, будь она трижды неладна!
Мы снова стоим вокруг Дэйрволда, готовясь штурмовать этот чертов манор, но только теперь уже по-серьезному, до конца. Мое войско расположилось в живописном беспорядке вокруг частокола, на почтительном расстоянии, дабы стрелы осажденных не нанесли слишком серьезного ущерба. Правда, расстояние было определено опытным путем, и десятка два крестьян уже находятся в медсанбате. Конечно, до настоящего медпункта ему очень далеко, но все же там есть десятка полтора женщин, сведущих во врачевании ран народными средствами, и пожилая пара, про которую шепчутся, что «они знают!». Что конкретно они знают, мне не сообщали, но я лично видел, как седой старец вытащил у очередного бедолаги стрелу из бедра, потом провел рукой, пошептал что-то, и кровь, бежавшая до того ручьем, остановилась. Кашпировский, млять!..
На всякий случай, если появятся какие-нибудь враги с тыла, я велел поднять над своим медсанбатом флаг Красного Креста. Что-то я такое читал или слышал, что символ этот очень древний и пользовался уважением даже в темные времена, так что, может, и защитит раненых в случае непредвиденной угрозы…
Из соседней деревушки Вормс к нам подвалило еще человек пятьдесят, желающих принять участие в общем веселье, так что дела у осажденных — дрянь. Собственно, об этом я и сообщил осажденному гарнизону манора, который совсем недавно имел честь штурмовать.
Парламентером вызвался идти Малютка Джонни. Подойдя на полет стрелы, он громко крикнул, что он — парламентер, и Робин в капюшоне честно предупреждает всех живущих в маноре: если они станут стрелять в парламентера, то после штурма пощады не будет никому.
В маноре вняли предупреждению и стрелять не стали. Подойдя вплотную к стенам, Джон закинул на стену написанное общими усилиями Энгельрика, отца Тука и меня письмо, привязанное к увесистому булыгану.
Письмо, адресованное непосредственно сёру Сайлсу, было кратким по тексту, но весьма емким по содержанию. Собственно, оно и содержало всего три фразы и подпись. «Хочешь жить — прикажи открыть ворота, и выходите с поднятыми руками. Клянемся Господом нашим, Иисусом Христом, что отпустим тебя, твою семью и тех, кто захочет уйти с тобой, правда, без оружия, денег, драгоценностей и лошадей. Времени на размышление — до заката, после чего — штурмуем и убиваем всякого, кого сыщем в маноре. Робин Гуд и его молодцы из зеленого леса».
