— И меня волнует! — воскликнул он. — Насколько тебе известно, Антонина — моя жена. Меня совсем не радует перспектива отправить ее на битву в сопровождении только…
— Чушь! — рявкнул бывший император. — Эта женщина справится — в том, что касается сражений. Не надо ее недооценивать, Велисарий. Любая женщина такого маленького роста, которая в состоянии ножом расправиться с полудюжиной уличных бандитов, в состоянии справиться с одним жалким негодником Амброзом. Меня волнует то, что будет после. После того как она подавит это мини-восстание, Антонина отправится дальше. Она будет участвовать в морской части твоей кампании. А дальше? — Он склонился вперед и уставился на Велисария невидящими глазами. — Кто станет держать Египет под контролем?
— Ты знаешь наши планы, Юстиниан. Гермоген возьмет на себя командование армией Египта и…
Бывший император фыркнул.
— Он солдат! О, черт побери, отличный солдат — в этом нет никаких сомнений. Но от солдат немного пользы, когда речь идет о подавлении религиозных фанатиков, таких, как те, из-за которых в Египте и начались беспорядки. — Он тяжело вздохнул. — Поверь мне, Велисарий. Я говорю по опыту. Если ты используешь солдата, чтобы убить монаха, ты создаешь мученика.
Юстиниан повернулся к Михаилу.
— Ты здесь играешь ключевую роль, Михаил. Нам потребуется твой авторитет.
— И Антония, — добавил монах. Юстиниан нетерпеливо махнул рукой.
— Да, да, конечно, и помощь патриарха. Но ключевую роль играешь ты.
— Почему? — спросил Михаил. Отвечал Велисарий.
— Потому что изменения привычек и обычаев империи — которые складывались столетиями — потребуют религиозного пыла. Движение должно стать народным, люди должны идти на дело с убеждением и рвением. В данном случае я согласен с Юстинианом: солдаты только создают мучеников. — Велисарий откашлялся.
— А с другой стороны… Антоний — самый добрый, даже самый святой человек, которого я когда-либо встречал. Идеальный патриарх. Но… — На истощенном лице монаха появилась холодная улыбка.
— Он не склонен уничтожать неправедных, — заключил Михаил. Македонец изменил положение на стуле — теперь создавалось впечатление, что ястреб ухватился когтистыми лапами за ветки дерева. — С другой стороны, у меня нет подобных предубеждений.
— У тебя они как раз диаметрально противоположные, — пробормотал Юстиниан.
Бывший император мрачно улыбнулся. Он с одобрением относился к Михаилу Македонскому. Монах-пустынник был святым человеком, что ни в коей мере не относилось к Юстиниану. Тем не менее они в некоторой степени оказались родственны по духу. Фракийский крестьянин и македонский пастух в молодости. Изначально простые люди. И достаточно дикие — каждый в своем роде.
Велисарий снова заговорил, качая головой.
— Мы уже решили послать монахов Михаила в Египет, Юстиниан. Я согласен: они помогут. Однако без военной силы эти монахи просто закончат жизнь в какой-нибудь уличной драке. Нам уже и так недоставало солдат, а теперь я еще забираю часть войск в Персию для сражения с малва. Мы не можем отказать персам, а императорская казна не безразмерна и ее не хватит для создания новой армии.
Внезапно в сознании Велисария промелькнуло несколько образов.
Конница. Выступает ряд за рядом. Их оружие и доспехи, хотя и хорошо сделаны, но простые, практичные. Поверх доспехов надеты простые туники. Белые туники с красными крестами. Люди выступают на параде по главной улице огромного города. За ними идет пехота, также облаченная в простые белые туники, украшенные большими красными крестами.
Полководец рассмеялся.
«Спасибо, Эйд!»
Велисарий повернулся к Михаилу.
— А ты выбрал название для своего нового религиозного ордена?
Македонец скорчил гримасу.
— Пожалуйста, Велисарий. Я не создавал этот орден. Его создали другие…
— Вдохновленные твоим учением, — вставил Юстиниан.
— И практически свалили его мне на голову! — нахмурился монах. — Я не представляю, что с ними делать. Я предложил послать их вместе с Антониной в Египет, поскольку они требовали дать им какое-то задание, хотели, чтобы я послал их на святое дело, а мне больше ничего не пришло в голову.
Полководец улыбнулся. Несмотря на невероятную силу характера — даже, пожалуй, силу мессии — Михаил Македонский совсем не подходил для того, чтобы встать во главе какого-либо религиозного течения — если оно имеет ясные цели и дисциплинировано. Велисарий не знал никого менее подходящего для такой роли.
— Но кто-то же должен был их организовать, — заметил Велисарий. — И организовал. Не прошло и месяца после того, как ты начал читать проповеди для массового слушателя в Константинополе, как они стали появляться кучами и нести на улицы твои послания — для тех, кто не мог попасть на проповедь.
Македонец фыркнул.
— Фактически их было трое. Это Марк из Афин, Зенон Симмакий и Гайсерик. Зенон из Египта, Гайсерик — готт, Марк, конечно, — грек. Марк — православный, Зенон монофизит, Гайсерик арианец.
— И они поладили? — удивился Велисарий. Михаил уже хотел возмутиться, но расслабился.
— Да, Велисарий. Они точно так же, как и я, смотрят на триединство — уловка сатаны, чтобы отвлечь людей, пока сатана делает свое дело. — Он улыбнулся. — Время от времени любое помещение, в каком они оказываются одновременно, наполняется шумом голосов спорящих. Но в голосах ты никогда не услышишь гнева. Они братья — и они мои братья.
— А ты какую позицию занимаешь во время этих споров? — спросил Юстиниан.
— Ты прекрасно знаешь мою позицию! — рявкнул Михаил. Бывший император улыбнулся. Юстиниан обожал теологические споры. Если не считать заботы Феодоры, именно беседы с Михаилом и патриархом Антонием помогли ему справиться с чернотой, поселившейся в его душе в месяцы после того, как он лишился зрения.
— Я смотрю на триединство с ортодоксальной точки зрения, — точно так же, как и Антоний, — заявил Михаил. — Хотя и более просто сформулированной. — Он фыркнул. — Мой приятель Антоний Александрийский — грек, и поэтому его не удовлетворяет простая правда, пока он не украсит ее умными греческими силлогизмами и не заставит плясать под дудку греческой диалектики. Но я не грек. Я — македонец. Да, мы родственные народы. Но грекам Бог дал интеллект, а нам — разум.
Снова появилась холодная улыбка.
— Конечно, именно поэтому мой великий предок Филипп потерял терпение и решил успокоить всех спорящих южан. И именно поэтому его сын, Александр Македонский, завоевал мир.
— Чтобы его смогли унаследовать греки, — добавил Юстиниан.
— В таком случае поставь их во главе ордена, — сказал Велисарий. — И найди женщин с подобными талантами. Должны быть такие.
Михаил потрепал длинную бороду.
— Да, — кивнул он после минутного размышления. — Мне сразу же пришли на ум две. Юлиана Сиагрия и Елена из Армении.
