Звуки сражения внутри крепости казались значительно громче, чем раньше. На мгновение ворота крепости начали открываться.
Затем под аккомпанемент стального лязганья мечей о щиты частично закрылись.
— Боже, — пробормотал Ашот. — Теперь этому несчастному ублюдку Амброзу придется сражаться, чтобы выбраться из крепости. Куда же он там попал!
Внезапно ворота крепости широко открылись. Несколько секунд спустя первые катафракты Амброза стали высыпать на улицу.
Стало сразу же очевидно: вражеские катафракты полностью дезорганизованы, и у них нет лидера.
— Это не атака! — воскликнул Гермоген. — Они просто пытаются выбраться из крепости.
— Черт с ними, — прошипела Антонина. — Евфроний!
Даже не удосужившись оглянуться назад, командующий Когортой махнул рукой. Ближайшие катафракты были не более чем в двухстах ярдах. В радиусе действия лучших метателей гранат.
— Гранатометчики! — крикнул он. — Огонь!
Двадцать гренадеров, стоявших в конце, повернулись особенно грациозным способом, свойственным тем, кто управляется с пращей, и отправили снаряды в путь.
Эти двадцать считались его лучшими гренадерами, а их жены имели самый большой опыт зажигания запалов. Только три гранаты приземлились слишком близко. Ни одна слишком далеко. Только две взорвались слишком поздно, ни одна слишком рано.
Толпа катафрактов, выбирающихся из крепости — вероятно, теперь их насчитывалось около четырехсот — была разорвана пятнадцатью гранатами, взорвавшимися среди них. Затем, мгновение или два спустя, взорвались еще две, запалы которых оказались слишком длинными и дольше горели.
На самом деле потери среди самих катафрактов оказались очень малыми. Их тяжелая броня, созданная для того, чтобы предохранять от копий и топориков дехганов, была почти непроницаема для легкой шрапнели гранат. Человек должен был оказаться слишком близко от взрыва гранаты, чтобы его убила сила самого взрыва. Но кони…
Броня, надетая на животных, была еще тяжелее. Но она концентрировалась на головах, груди и загривках животных. Гранаты, в особенности те, которые взорвались рядом с землей, повредили ноги и брюхо лошадей. И, главное, даже не раненые животные жутко испугались.
Катафракты Амброза в любом случае являлись только толпой.
А теперь это оказалась толпа, отчаянно пытавшаяся выйти из-под линии огня. Из ворот выехали новые катафракты, добавив сумятицы. В их направлении выпустили еще одну партию гранат. Большинство лошадей погибли.
Еще одна партия приземлилась в центре толпы.
Тогда приверженцы Амброза полностью распались. Они не думали ни о чем, кроме личной безопасности. Разбивались на небольшие группки или просто убегали по одному. Погнали лошадей по улицам Никополиса.
Направляясь куда? Кто знает? Просто… куда-то в другое место.
Куда угодно.
Куда угодно, где простые солдаты не поднимают восстание и не заявляют о неподчинении.
Куда угодно, где гранаты не разрывают тела.
Куда угодно, где яркое солнце Египта не слепит их, отражаясь от огромных латунных сисек женщины-великана.
Куда угодно в другое место.
Антонина захватила потенциального императора два дня спустя. В некотором роде.
После переговоров о разрешении проехать небольшая группа подчиненных Амброза в сопровождении дюжины катафрактов прибыла ко дворцу префекта, где Антонина устроила штаб.
И трупа, завернутого в льняной саван.
Это был Амброз. Бывшего главнокомандующего египетской армии зарезали ножом в спину. Ударили несколько раз.
— Он заставил нас это сделать.
— Мы — верные римляне. Вот мы кто. Честно.
— Он заставил нас это сделать.
— Мы никогда не будем делать подобное. Никогда.
— Никогда. Никогда. Никогда. Никогда.
— Мы обещаем.
Антонина приняла эти заверения. Она даже приняла «верных офицеров» назад в ряды египетской армии. Естественно, понизив в звании. Но она подсластила даже эту пилюлю. Частично объяснением, что требуется освободить места для новых офицеров, которых привез с собой новый командующий. В основном же речью на тему будущих богатств римских солдат, которые они получат в качестве трофеев от малва.
Офицеры не жаловались. Они радовались уже тому, что их не повесили.
Ворчали по поводу ее мягкого отношения к катафрактам Амброза, что иронично, только другие солдаты его армии. Им не понравилось, что тех же увальней, против которых они боролись в крепости — вонючих негодяев, которые угрожали их женам, даже выпускали стрелы в одну — так легко спустили с крючка.
Но кроме ворчания они больше ничего не делали, да и ворчали тихо. В конце концов их собственное положение оставалось несколько неустойчивым.
Что было, то прошло. Учитывая все обстоятельства.
Кто-то, конечно, должен был заплатить по счетам. Сам Амброз умер, что не остановило Антонину от повешения трупа. Она оставила его качаться на ветру на крепостной стене. Счет представили Павлу и бывшему префекту.
Обоих нашли после того, как катафракты сбежали. Они скрывались в одной из комнат крепости. Павел все еще вел себя нагло, префект же умолял о пощаде.
Антонина тут же повесила префекта. Его тело качалось на ветру на огромном перекрестке в центре города, свешиваясь с одной из колонн.
Павел…
— Никаких мучеников, — объявила она, отмахиваясь от жаждущих крови советников, за исключением Феодосия. — Казненный префект — это просто мертвый политик. До него никому нет дела, кроме его приятелей, а они не будут страдать дольше одного дня. С другой стороны, религиозный лидер…
Она выпрямилась на стуле, который служил ей троном в зале приемов дворца префекта. Официально, конечно, власть находилась в руках нового префекта. Но в реальности…
Он стоял в толпе перед ней. Один среди многих.
Ее офицеры почти сморщились, увидев выпрямление спины и словно надувание груди. Но на этот раз никакой слепящей вспышки не последовало. Антонина перестала носить кирасу. Просто маленькая женщина держалась гордо. Да, у нее пышные формы. Но она не великанша.
Вид обычного женского тела, причем знакомого, не позволил им думать, что они могут пойти против ее воли. Великанша она или нет, латунные сиськи или нет, вопрос был решен.
Сидя на «троне», Антонина объявила:
— Никаких мучеников.
Феодосий вздохнул с облегчением. Увидев легкое движение, Антонина обратила на него взор.
— Что ты рекомендуешь, патриарх? — спросила она, теперь улыбаясь. — Может, надолго отправить его на остров Палмарию? Пусть ухаживает за козлами. Следующие лет пятнадцать-двадцать.
