— Это должно остановить атаку, — сказал он. — Теперь они будут наступать, как улитки.
Взгляд Маврикия все еще фокусировался на живых факелах внизу. Нельзя сказать, что он побледнел, но его лицо вытянулось. Он с шипением медленно выпустил воздух между стиснутых зубов.
Затем быстро, резко тряхнув головой, он тоже отвернулся. И бросил взгляд на Велисария.
— Улитки? Скорее они будут наступать с той же скоростью, как растущие корни деревьев. — Затем снова прошипел: — Боже.
Мушкетеры стали с грохотом забираться на платформу башни, чтобы занять места у отверстий для лучников. Велисарий с Маврикием протиснулись между солдат и стали спускаться по лестнице. Оба молчали.
По крайней мере не произносили ничего вслух, пытаясь стряхнуть с себя ужас, Велисарий разговаривал с Эйдом.
«Именно это ты имел в виду, да?»
Эйд понял вопрос. Его разум и разум Велисария на протяжении лет сплелись собственными корнями.
«Да. Войны будущего на самом деле не станут цивилизованными, даже следуя Женевской конвенции. Возможно, более антисептическими в том смысле, что люди смогут убивать друг друга на расстоянии, с которого не видят лиц врагов. Но я думаю, что это делает войну еще более бесчеловечной».
Ни человеку, ни кристаллу не показалось странным, что Эйд использовал слово «бесчеловечный» так, как использовал. Так сказать «изнутри». Не казалось странным и то, что, использовав слово, Эйд также готов отвечать за последствия. Если в слове и имелось какое-то обвинение, то оно направлялось в той же мере на кристалл, как и на использовавших лигроин людей. В конце концов ведь именно Эйд показал Велисарию мины «клеймор»
[44]
из будущего.
Вопрос о собственной человечности Эйда был решен. Великие создали Эйда и ему подобных и назвали их «люди». Но, как и всегда, это звание следовало устанавливать в борьбе. Эйд претендовал на свою человечность и человечность рода кристаллов в человеческом племени самым уверенным и самым древним способом.
Он за нее боролся.
Глава 35
Деогхар.
Осень 532 года н.э.
Ирина саркастически рассмеялась.
— Ну, Дададжи, как ты думаешь, что они теперь говорят? — Она оперлась правым локтем о стенку паланкина, высунулась наружу, повернула голову назад и посмотрела на слонов, которые следовали за ними. В следующем паланкине ехала керальская делегация. Вида лица Ганапати оказалось достаточно, чтобы Ирина откровенно расхохоталась.
Холкар не потрудился повернуть голову. Он просто смотрел на приветствующие их толпы вдоль дороги и улыбался.
— Несомненно, они понимают свою ошибку и клянутся снова заняться изучением философии.
Глаза Ирины все еще были направлены в конец процессии, и она удивленно покачала головой.
— Если Ганапати не закроет рот, то первый сильный порыв ветра вышвырнет его из паланкина.
Ирина слегка вытянула шею, пытаясь получше рассмотреть слонов, которые шли по дороге за керальцами.
— То же касается и послов Чолы. И судя по тому, что я вижу, и послов с Хайнаня. — И снова она покачала головой — на этот раз не в удивлении, а весело. — О вы, неверящие, — пробормотала она. — Вы не верили в нее.
Ирина убрала локоть и повернулась назад в их паланкин. На мгновение глаза Ирины встретились с глазами другой женщины, которая сидела напротив нее в объятиях Холкара. Жена Дададжи улыбнулась ей. Выражение лица было робким, даже очень робким, таким, что Ирина могла смотреть на женщину только с болью.
Ирина тут же ответила собственной улыбкой, добавив в выражение столько утешения, уверенности и подбадривания, сколько могла. Жена Дададжи практически мгновенно опустила глаза.
«Бедная Гаутами! Она все еще в шоке. Но по крайней мере мне удалось получить от нее улыбку».
Ирина отвела взгляд от маленькой, седой женщины, которую обнимал Холкар. Она чувствовала к ней глубокую симпатию, но знала: пристальные взгляды только заставят жену Холкара еще больше уйти в себя. Проблема была не в том, что Гаутами до сих пор страдала от каких-то симптомов после долгого пребывания в плену. На самом деле совсем наоборот. Гаутами прошла путь от жены скромного писаря в городе маратхи до рабыни в кухне малва, а затем от рабыни до жены пешвы древней Сатаваханы. Последний прыжок, как думала Ирина, принес в некотором роде больший стресс, чем первое падение. Несчастная женщина вдруг обнаружила себя на самой вершине индийской социальной лестницы.
Когда Ирина отвернулась, то заметила еще одну колонну маратхи, приближающихся к дороге, по которой Шакунтала с триумфом следовала в Деогхар. Мягкая улыбка, которой Ирина улыбалась Гаутами, переродилась в нечто гораздо более жизнерадостное и оптимистичное — улыбку на грани почти чистой дикости.
Слово «колонна» на самом деле не совсем подходило. «Разношерстная орда» лучше отражало реальность. Впереди, крича и гикая, следовали примерно две дюжины молодых мужчин. Пять из них сидели на лошадях, и они то выезжали вперед, то возвращались назад — самоназначенная «кавалерия» какой-то деревни, которая их снарядила. Остальные маршировали — лучше сказать изображали подобие атаки — пешком. У всех имелось оружие, хотя в большинстве случаев оно все еще несло на себе следы недавних превращений. По большей части маратхи вооружились мотыгами, которые местный кузнец превратил в подобие боевых топоров. Но Ирина тут и там заметила несколько настоящих копий и мечей.
За неугомонными и буйными молодыми людьми шли другие, более взрослые. Они тоже несли оружие порой самое неожиданное. Часть из них, которые сидели на лошадях, даже надели доспехи и держали у седел хорошо сделанные луки и мечи. Эти в той деревне сходили за кшатриев, а деревня явно находилась где-то в вулканической местности Великой Страны. За ними, маршируя более медленно, шло, возможно, двести или триста человек. Женщины, дети, старики, больные и калеки, священники — Ирина не сомневалась ни на мгновение, что толпа включает всех жителей деревни, которые могли передвигаться на своих ногах.
Колонна достигла дороги и стала смешиваться с толпой по обеим сторонам, вытянувшейся насколько могли видеть глаза. Ирина не стала снова оглядываться назад, но знала: многие из этих людей, после того как пройдет процессия Шакунталы, присоединятся к огромной толпе, которая последует за императрицей в Деогхар. Греческая дама благородного происхождения даже прекратила оценивать их количество.
«Я не представляла, что в Великой Стране столько людей. Она кажется такой голой местностью».
Дададжи, вероятно, почувствовал какие-то из ее мыслей.
— Нас много, да? — заметил он. Холкар покрутил головой, оценивая происходящее вокруг. — Я сам не осознавал. И не думаю, что кто-то осознавал. И это тоже придаст им смелости, когда они отправятся назад в свои деревни.
