Призрак послал Гаррику воздушный поцелуй и потянулся к горлу Лиэйн. И вновь зазвучал отвратительный смех. Он, словно нож, вонзался в сердце Гаррика.
«Духи, что сторожит дома, помоги мне и здесь, в этом месте. Ибо нужда моя велика».
Губы Теноктрис продолжали шевелиться, но до Гаррика не долетало больше ни слова. Глаза старухи были закрыты. Она считала себя слабой. Может, и так, может, она не слишком могущественный маг, только Гаррику никогда не доводилось встречать женщину с такой силой воли.
Он продолжал путь. Дьявольский смех преследовал его, но страшная незнакомка не решалась ступить на тропу.
Лиэйн, видимо, и не замечала, кто идет рядом с ними. А может, замечала, да только разве подаст она вид, что боится? Рядом с такими отважными женщинами мужчине и вообще негоже поддаваться страху!
— Еще немножко, паренек, — звучал голос в голове у Гаррика. — Держись, ты уже и так хорошо держишься. Никогда не позволяй им столкнуть тебя с пути. И никогда, слышишь, никогда не убегай, если не знаешь, что за следующим поворотом. Можешь быть уверен, как только побежишь, придется жестоко расплачиваться за это.
Гаррик не видел больше колючих кустов. Они все еще были здесь, и он знал: жуткий призрак в обличье прекрасной женщины преследует их. Она рассмеялась — словно рассыпала горстку льдинок.
Ну и пусть. Какая разница? Гаррик осторожно ступал по тропе, ощущая, как сердце старой леди бьется в унисон с его собственным.
Гаррик не помнил, как сумел сделать последний шаг. Его пальцы коснулись скорее камня, чем скользкой отливающей серебром поверхности, и он растянулся там. Лиэйн рухнула сверху, и они втроем лежали, тяжело дыша.
Земля была усеяна грудами листьев и сосновых иголок: ветер постарался. Они снова очутились в храме, маленькой часовне, подобной той, где Теноктрис начертала заклинания в треугольнике.
Ухнула сова, серебристая луна показалась из-за туч.
Видимо, немало времени прошло где-то с того момента, когда Залив проглотил их троицу. И теперь они вернулись, вернулись в мир, где появились на свет.
«И Дузи утверждает, что больше я этот мир не покину!»
Пока Ханно готовился втащить плоскодонку дальше на песчаный пляж, Шарина вытащила моток веревки и пошла веред. На краю обрыва росла сосна, отмечая линию прибоя. Для того чтобы удержаться, ей явно нужно было пустить корни в твердую почву.
— Не могла бы ты отойти с дороги, молодая госпожа? — спросил Ханно, схватившись руками за нос лодки. — Я справлюсь и без твоей помощи.
Шарина проглотила оскорбление. Работая в отцовской гостинице, она привыкла к тому, что мужчин частенько считали, что раз она хороша собой, значит, с мозгами у нее туго. Так полагали почти все купцы и гуртовщики, приезжавшие на ежегодную ярмарку. Кстати, и в деревушке Барка многие мужчины реагировали не лучшим образом.
Шарина присела на корточки и обвязала веревку вокруг ствол сосны. Ханно натужно пыхтел: даже для такого здоровяка, как он, втаскивать лодку на берег было тяжело. Шарина проверила скольжение веревки, а потом завязала еще один узел.
Она усмехнулась. Даже с Илной мужчины поначалу обращались подобным образом. Правда, никто еще не дерзнул повторить ошибку.
Ханно шумно выдохнул. Шарина дернула веревку, отчего первый узел оказался ближе к сосне, потом завязала еще раз. И теперь потирала руки, стремясь избавиться от соли, которой пропиталась веревка.
Ханно усмехнулся. В руке его было длинное копье.
— Мне следует пересмотреть свое отношение к тебе, может быть, извиниться? — спросил он.
— О, это вряд ли, — с ехидцей бросила Шарина. — Ты абсолютно прав, строя из себя дурака, как это делают большинство мужчин.
Великан кивнул и взглянул через плечо на море. Остров, на котором остался лже-Ноннус, лежал к западу, за горизонтом. Не проверив узел на веревке, Ханно вернулся к плоскодонке.
— Наверное, не откажешься от хорошего ужина, молодая госпожа? — спросил он. — У меня есть угли в горшке из сушеной тыквы, так что вода закипит очень быстро.
— Да нет, я вполне обойдусь сушеной рыбой, которую ты дал мне по пути. — Она неохотно убрала руку с рукоятки ножа. — Сейчас единственное, что мне нужно, — это сон.
— Можешь выбрать себе одно из покрывал. Или оба, если угодно. В это время года погода стоит настолько мягкая, что со мной ничего не случится, если я буду спать просто так.
Он воткнул копье рукоятью в землю. Более всего теперь оно напоминало дерево.
— Ночью тебе не о чем будет волноваться, молодая госпожа, — пробасил он.
— Да я, вроде бы, и не собиралась. — Шарин посмотрела прямо в глаза Ханно. Она почувствовала себя абсолютно спокойной.
Девушка, и вправду, очень устала — и физически, и морально. Но мысли так и роились в голове, так что вряд ли сразу уснешь. Кроме того, мешки из толстой кожи, покрытой с одной стороны жесткой щетиной, ужасно воняли. А обижать великана отказом не хотелось.
— Ханно! — позвала она. — Чем ты занимаешься? Я хотела спросить, как ты живешь?
— Я охочусь ради шкур в Байте и продаю их в Вэллисе, молодая госпожа. Потом покупаю оружие. Травоядные люди там делают пластины из рога, оправленные в кожи. Они полируют их до блеска. А потом еще украшают мозаикой.
Ханно сначала поджал ноги, потом вытянул их. На нем была круглая шляпа, камзол, подпоясанный широким ремнем, с которого свисали инструменты, включая пару ножей, — гетры и мягкая обувь — все из кожи.
— Я и не знала, что Байт обитаем, — проговорила Шарина, тоже присаживаясь. — Я имею в виду, реальными людьми. Насчет Волосатого Народа я наслышана.
Сказать по правде, она вообще слабо представляла себе нынешний мир, если не считать замечательных источников из классики Старого Королевства, изучаемых вместе с отцом. Она прочла «Космогеографию» Катрадинуса. Но Катрадинус умер за сто лет до того, как пришел конец Старому Королевству, а король Карус нашел погибель в пучине морской.
— Мы зовем их Мартышками, — подал голос Ханно. — Это и не люди, хотя настоящими обезьянами я бы не назвал их тоже.
Она помолчал, глядя в сторону моря.
— В Вэллисе есть специальный рынок, где торгуют клыками Мартышек. Сам я предпочитаю не причинять им зла, тогда и они обходят стороной мою хижину. Хотя, как я уже сказал…
Ханно вновь обернулся к ней.
— …они вовсе не люди.
Шарина расстегнула пояс и положила перед собой пьюлский нож. Временами она снимала его с себя. Слишком тяжелое оружие, чтобы постоянно таскать его на себе.
— Мой друг Ноннус говорил мне: самое трудное — решить за себя, и не решать за других. — Девушка улыбнулась спутнику. — Я рада, что ты не убиваешь других людей ради клыков, пусть даже это всего лишь Мартышки.
Ханно растянулся на спине.
